Посреди серой мглы (ЛП)

Машины прибыли в Усть-Кут на Лене. И снова мы ждали на барже. Берег Лены был в мелкой гальке. Шёл дождь. Навесы, на скорую руку натянутые над берегом, совсем не помогали. Я лежала на чемодане, защищая «Домби и сына», камешек, мои рисунки и семейную фотографию. Янина стояла под дождём. Девочка смотрела в небо и по-прежнему разговаривала неизвестно с кем. Крецкий скрипел ботинками, расхаживая туда-сюда по берегу. Кричал, чтобы мы не разбредались. Ночью он стоял, смотрел на серебряную лунную дорожку на Лене и двигался только для того, чтобы поднести к губам сигарету.

Мой русский становился лучше. Но до Йонаса мне всё равно было далеко.

Спустя две недели приплыли баржи, и энкавэдэшники снова завели нас на них. Мы поплыли на север, отплыли от Усть-Кута и оставили позади Киренск.

— На север плывём, — отметил Йонас. — Может, и правда в Америку?

— Что, без папы? — спросила я.

Йонас смотрел в воду. Он ничего не сказал.

Повторитель только и говорил, что об Америке. Он пытался нарисовать карту Соединённых Штатов, говорил обо всём, что слышал от родственников и знакомых. Ему было нужно в это верить.

— В Америке есть замечательные университеты, в так называемой Новой Англии. А ещё, говорят, Нью-Йорк — очень модный и современный город, — сказала Йоанна.

— Кто говорит, что Нью-Йорк модный? — спросила я.

— Мои родители.

— А что они знают об Америке?

— У мамы там дядя, — ответила Йоанна.

— А я думала, вся семья твоей тёти в Германии, — сказала я.

— Судя по всему, родственник там у неё есть. Он ей письма пишет. Из Пенсильвании.

— Хм. А мне Америка не очень нравится. Им искусства не хватает. Ни одного хорошего художника американского не знаю.

— Ты меня лучше не рисуй! — сказал Лысый. — Мне своих портретов не нужно.

— Да я, вообще-то, уже заканчиваю, — сказала я, затеняя его конопатые щёки.

— Порви! — требовал он.

— Нет, — ответила я. — Но не волнуйтесь, я никому не покажу.

— Не покажешь, если понимаешь: так будет лучше.

Я взглянула на портрет. У меня получилась его оттопыренная губа и постоянно недовольное выражение. А на лице он не был некрасивым. Глубокие морщины на лбу придавали ему капризный вид.

— За что вас вывезли? — спросила я. — Вы говорите, что просто марки собирали. Но зачем человека депортировать за коллекционирование марок?

— Не суй носа не в свои дела, — сказал он.

— Где ваша семья? — не отступала я.

— Говорю же — это не твоё дело! — пробурчал он, подняв палец. — А если у тебя хоть немного мозгов имеется, то ты будешь прятать свои рисунки так, чтобы их никто и никогда не увидел, слышишь?

Рядом села Янина.

— Известной художницей ты не будешь! — сказал Лысый.

— Нет, будет! — ответила Янина.

— Нет, не будет. А знаешь почему? Потому что она не мёртвая. Хотя надежда какая-никакая есть. Америка, тоже мне!

Нахмурившись, я посмотрела на него.

— Моя кукла мертва, — сказала Янина.

68

Мы приблизились к Якутску.

— Вот теперь увидим. Увидим, — нетерпеливо говорил Повторитель. — Если выйдем здесь, то не поедем в Америку. Не поедем.

— А куда тогда? — спросил Йонас.

— На Колыму[8], — ответил Лысый. — В те лагеря, а может, и в Магадан.

— Ни в какой Магадан мы не едем, — сказала мама. — Прекратите такие разговоры, господин Сталас.

— Не на Колыму, нет, не на Колыму, — сказал Повторитель.

Баржи замедлили ход. Мы останавливались.

— Нет, не нужно, пожалуйста, — шептал Йонас.

Госпожа Римас заплакала:

— Я не могу быть в заключении так далеко от мужа!

Янина потянула меня за рукав.

— Ляля говорит, что мы не едем на Колыму.

— Что? — удивилась я.

— Говорит, что мы не туда. — Она пожала плечами.

Мы собрались над бортом. Кое-кто из энкавэдэшников сошёл на берег, Крецкий тоже. У него был рюкзак. Там их встретил какой-то командир. Мы наблюдали, как им дают инструкции.

— Взгляни, — сказал Йонас. — Энкавэдэшники что-то грузят на баржу.

— Так мы здесь не сходим? — спросила я.

Вдруг на берегу заговорили громче. Крецкий спорил с командиром. Я поняла, что тот говорит. Он приказывал Крецкому возвращаться на баржу.

— Крецкий хочет остаться там, — заметил Йонас.

— Вот и хорошо, пусть остаётся, — отозвалась я.

Крецкий махал руками, что-то доказывал, но командир показывал ему на баржу.

Мама вздохнула и посмотрела вниз. Крецкий пошёл назад к барже. Его не отпустили. Он плывёт с нами, куда бы мы ни направлялись.

Пассажиры радостно закричали и бросились обниматься — баржа отчалила от Якутска.

Прошла неделя, но бодрость духа сохранялась. Люди пели на палубе. Кто-то играл на аккордеоне. В толпу, расталкивая людей, влетел Крецкий.