Посреди серой мглы (ЛП)

В тот день, когда мы достроили юрту, ко мне прибежала Янина.

— Лина, там пароход! Он сюда плывёт!

Через несколько секунд рядом появились энкавэдэшники и начали целиться в наши лица. Всех загнали в юрты. Они бегали и отчаянно кричали.

— Йонас! — звала мама. — Лина, где Йонас?

— Его рыбачить отправили.

— Давай! — крикнул Иванов, толкая меня к юрте.

— Йонас! — закричала мама, пытаясь увернуться от Иванова.

— Он идёт, Елена, — сказал господин Лукас, подбежав к нам. — Я видел его позади.

Прибежал запыхавшийся Йонас.

— Мама, там пароход. С американским флагом.

— Американцы приплыли. Они приплыли! — радовался Повторитель.

— Американцы будут биться с энкавэдэшниками? — спросила Янина.

— Глупенькая. Американцы им помогают, — сказал Лысый.

— Охранники нас прячут, — заметила мама. — Не хотят, чтобы американцы увидели нас и узнали, что здесь с нами делают.

— А американцы не поинтересуются, что это за землянки? — спросила я.

— Они решат, что здесь какое-то военное подразделение, — сказал мужчина с часами.

— Так, может, выбежать, чтобы американцы нас заметили? — спросила я.

— Тебя пристрелят! — сказал Лысый.

— Лина, будь здесь! — велела мама. — Поняла?

Она была права. Энкавэдэшники прятали нас от американцев. Мы больше пяти часов просидели в юртах. Столько времени разгружали американское судно. Но стоило ему отплыть от берега, как энкавэдэшники прибежали и закричали, чтобы мы возвращались к работе. Привезённое нужно было занести в пекарню и в бараки НКВД. Я смотрела, как плывёт и исчезает из поля зрения американский корабль, унося прочь и мысли о спасении. Мне хотелось выбежать на берег и закричать, замахать руками.

Груз на больших деревянных поддонах в высоту и ширину занимал места не меньше, чем четыре дома в Каунасе. Продукты. Так близко. Йонас сказал мне присматривать за теми поддонами, ведь из них можно будет сделать дверь для юрты.

Мужчина с часами знал английский язык. Он перевёл надписи на контейнерах: консервированный горошек, помидоры, сливочное масло, сгущённое молоко, яичный порошок, сахар, мука, водка, виски. Больше трёхсот литовцев и финнов таскали горы продуктов, к которым затем никогда не прикоснутся. Сколько же еды в Америке, что пароходом можно было привезти такие огромные запасы для меньше чем двадцати охранников? И вот американцы уплывают прочь. Знают ли они тайну СССР? Или они «подставляют вторую щёку»?

Когда мы перенесли продукты, то принялись носить другие запасы: керосин, одежду на меху, шапки и толстые кожаные рукавицы. Энкавэдэшники будут зимовать в тепле. Моё же плохонькое пальто продувал ветер. Я изо всех сил старалась поднимать ящики вместе с Йонасом.

— Пожалуйста, перестаньте, — сказала мама господину Лукасу.

— Извините, — попросил прощения он, накручивая часы. — Это меня успокаивает.

— Нет, я не об этом. Перестаньте читать надписи на ящиках. Я просто больше этого не вынесу, — сказала мама и пошла прочь.

— А вот я хочу знать, — возразил Лысый. — Хочу знать, что здесь — вдруг кому-то представится возможность…

— Что он хочет сказать? — не понял Йонас.

— Наверное, он хочет, чтобы кто-то что-то для него украл, — пояснила я.

— Она снова… — начал Йонас.

— Что?

Йонас показал на маму. Она разговаривала с Крецким.

72

Йонас выловил из моря Лаптевых пустую бочку, вытащил её на берег палкой и покатил к юрте. Люди обрадовались и встретили его весёлыми возгласами.

— Вот и печка будет, — улыбнулся Йонас.

— Отличная работа, молодец! — похвалила мама.

Мужчины принялись работать возле бочки, пытаясь сделать дымоход из пустых жестянок, которые нашли в мусорном ведре НКВД.

Носить с собой или беречь паёк было рискованно, если поблизости ходил Иванов. Ему нравилось отбирать еду. Триста грамм. Вот и всё, что мы получали. Однажды я видела, как он выхватил кусок хлеба у пожилой женщины в очереди к пекарне, сунул его в рот и принялся жевать. Она смотрела на него и пустым ртом тоже словно жевала. Затем энкавэдэшник выплюнул хлеб ей под ноги, и женщина бросилась собирать разжёванные куски и есть. Госпожа Римас слышала, что Иванова перевели из красноярской тюрьмы. Командировка в Трофимовск — это, наверное, наказание. Крецкого тоже за что-то наказали? Интересно, не в той ли самой тюрьме, где сейчас папа, служил Иванов?

Желудок у меня горел. Я мечтала о той серой каше, которую нам давали в поезде. Рисовала в деталях еду: печёную курицу, от которой поднимался пар, с хрустящей блестящей корочкой, миски слив, тёртые яблочные пироги. Я записала подробно всё, что знала про американское судно и его груз.

Энкавэдэшники отправили нас таскать брёвна из моря Лаптевых. Нам нужно было рубить их и сушить на дрова. Однако предназначались дрова не нам. Мы сидели в юрте возле пустой печки. У меня перед глазами всплывала картина, как дома мы собирали со стола тарелки, стряхивая то, что на них оставалось, в мусорное ведро. Я слышала, как Йонас говорил: «Но мама, я не голоден», — когда ему велели доесть. Не голоден. Когда в последний раз мы были не голодны?

— Мне холодно, — сказала Янина.

— Ну так принеси дров! — буркнул Лысый.

— А откуда? — спросила она.