Посреди времен, или Карта моей памяти

А совсем недавно в издательстве «Искусство» вышел в серии «История эстетики в памятниках и документах» сборник «А. И. Герцен. Эстетика. Критика. Проблемы культуры». Составление, вступительная статья и комментарии – Писателя. Книгочеи знают, какая это серьезная серия. А те, кому удалось купить книгу, о которой я говорю, может быть, уже успели насладиться и вступительной статьей (очередная глава в Историю русской литературы!), восхитились примечаниями. «Лучшее лекарство против стагнации, а издается и продается вглухую, втихую», – замечает Писатель в статье «Имя роковое. Духовное наследие П. Я. Чаадаева и русская культура», опубликованной в «Вопросах литературы» за март нынешнего года.

Статья Писателя о Чаадаеве – очередная глава в его будущую историю – блистательна. Это страстный монолог о выстоявшем человеке, это Слово о слове, оставившем след в нашем сознании – будто алмазом по стеклу.

Я могла бы долго еще говорить про статьи и книги Писателя о Литературе, о развитии мысли – и буду говорить, но не сейчас. Мы и так уже слишком далеко от сюжета: «Началась процедура приема Писателя в Союз писателей». А надо хоть несколько слов сказать о его романе. Он вышел в 1985 г. в издательстве «Советский писатель», называется «Два дома», состоит из двух повестей. Московский мальчик в этом романе становится отроком, потом юношей. Но это совсем не о послевоенном детстве книга, как может показаться на холодный и поверхностный взгляд. Хотя приметы быта, нравы, сам воздух жизни в ней точны, безошибочны, безупречно реальны…

Я не доверяю людям, забывшим, какая трудная пора – детство, отрочество. Людям, которые легко говорят «счастливое детство» и предаются воспоминаниям под девизом «что пройдет, то будет мило». Эти люди создали бессчетное число книг, из которых следует, что в послевоенном детстве у них был тяжелый, несытый быт, но очень много чистоты, радости, счастья. Я когда-то очень давно, просто страшно сказать, как давно, поклялась себе не забыть, как трудно жить в детстве, – и держу клятву. Не забываю, как часто и горько плачешь, как тебя обижают и унижают, как все тебя учат и все тебе приказывают, как ты ни на что не можешь повлиять, ничего не можешь одолеть, победить. «Несправедливо, несправедливо, неправда, больно, перестаньте, не хочу», – кричит наш ребенок. Но мы ведь все всегда знаем лучше него, за него… И этому нет и не будет никогда конца.

Так хочется вырасти, наконец. Вырасти – но тянется, тянется время. И ты не так все делаешь, ты не такой, как все, ты хуже всех.

Все могут, умеют, все ловкие, все красивые, все сильные… А ты маешься, маешься, маешься. И думаешь, думаешь, думаешь… Каким быть? Взрослые учат всегда говорить правду, но они ведь не выносят и не хотят прощать то, что детям представляется правдой. И как высказать, какими словами сказать, как одолеть немоту и найти слова, чтобы тебя поняли, чтобы ты сам себя понял? Два таких разных человека родили тебя на свет. Ты – их, они оба – твои. Но как одному воплотить в себе два дома, два уклада, два характера, сколько уйдет на это сил и откуда они возьмутся…

Взросление человека идет под знаком жажды освобождения. Вырасту – свободен. Видимо, взросление, формирование, строительство человека похоже на взросление и самостроительство целого человеческого сообщества. И тот же знак: буду, буду свободно.

Расти, понимать, додумываться, учиться, быть «как все», оставаясь собой, осознавать, каким ты себя строишь, как надо строить, видеть свои пределы, с самим собой, таким, а не иным мириться, себя ломать, терзать, казнить, чтобы себя же и изменить, решаться чувствовать, что нет тебе пределов, ударяться о стены, без конца ошибаться – вот труд…

И об этом книга. Ее легко читать, но простота обманчива: в книге много ума и чувства, и много мыслей, по которым не надо бы скользить глазами.

По мыслям, по хорошим, честно написанным строчкам вообще никогда не надо бы скользить.

И, видимо, в Союзе писателей все думают так же. Поэтому прошло больше трех лет со дня, когда Писатель подал свои документы, прежде чем первая приемная инстанция сказала: да, он достоин стать членом нашего Союза.

Потом прошло еще три года. Срок оказался достаточным, чтобы вторая инстанция, видимо, тщательнейшим образом изучив все произведения писателя, подтвердила: да, в самом деле, достоин.

Третья инстанция управилась за полгода. И это понятно: здесь, наверное, заседают писатели третьего, высшего по отношению к первым двум инстанциям разряда, читают быстрее, понимают прочитанное лучше. Да, сказала третья, высокая инстанция. Три рекомендателя были абсолютно правы. Достоин.