Посреди земли

— Погоди-ка. Уверен ли ты, что твой приятель на месте? А вдруг он смотался? Вдруг у него терпение лопнуло либо душа ушла в пятки, он и рванул на машине…

Язык для монаха достаточно странный, тем не менее инок прав. Я сказал спасибо, вернулся в часовню и остановился у входа. Улица сверху просматривалась прекрасно, но контуры предметов из-за светомаскировки были нечетки, расплывчаты. Машина Тибора вишневого цвета. У бровки тротуара виднелось что-то темное, угловатое, но это могла быть и чужая машина. Сбежать вниз и стремглав назад… Нет, нельзя, риск велик, часовня в это время уже на запоре. Переборщили мы со своей осторожностью, надо было приехать при свете дня. Вдруг машина у тротуара мигнула фарой. Не фарой, нет, то было мгновенное свечение улицы, блеснувшее в слепой темноте, как короткая вспышка магния. Тибор. Ну, слава богу. Но черт побери!.. Он нарушает все правила конспирации. Увидел, должно быть… А вдруг не Тибор, вдруг кто-то чужой и машина совсем другая? Тибор более осторожен.

Выбора тем не менее не было, и я направился вниз. Я тихо шел по петлявшей слегка дороге, не поднимая низко опущенной головы, будто все еще не очнулся от экзальтации, навеянной благодатью церкви. Я был на середине пути, когда из машины кто-то вышел. Уже освоившись с темнотой, я по худощавой фигуре и удлиненному черепу угадал в человеке Тибора. И подал знак молитвенно сложенными руками. Он снова уселся в машину, а я, словно в трансе, бессознательно, как лунатик, побрел обратно, в часовню. Шел по-прежнему не спеша, но меня так и подмывало пуститься бежать, я едва себя сдерживал, припечатывая к земле ноги.

После тьмы, в которой тонула улица, но к которой я успел уже притерпеться, мрак в часовне показался мне чернотой, непроницаемой и бездонной, как глубь колодца. Лишь где-то вдали, от меня словно бы в километре, маячил небольшой и неяркий световой квадрат: смотровое окошко. Пробираясь к нему в кромешной тьме, я дважды больно ушиб ногу о скамьи для молящихся. Железная дверь оказалась открытой.

— Я молился, чтоб тебя не схватили, — сказал отец Геллерт. — А теперь — марш.

Я вновь потянулся за чемоданом, но он вновь удержал меня за руку.

— Сунь в карман вот эту вещицу. Ее посылает тебе отец Тадэ. Он такими штуками промышляет.

Я не видел, что у монаха в руке, и распознал, что за штука, когда ощутил ее в своей. Пистолет. Совсем крохотный, будто игрушечный. Но по тяжести отнюдь не игрушечный. Я осмотрел его: перламутровая рукоятка, серебряная чеканка.

— Отец Тадэ сказал, что он дамский. А в этом отец разбирается. Пистолет заряжен. Отец Тадэ, однако, предупреждает, причем настоятельно: пускать его в ход лишь в случае крайней необходимости, то есть при необходимости обороны. И еще: он просил передать, что эта безделка — знак его глубокой признательности венграм за прибежище, предоставленное ему и всем его соотечественникам. Аминь.

Я поблагодарил за пистолет и сунул его в карман. Мне уже не терпелось уйти. Отец Геллерт поднял для благословения руку. Я машинально склонил голову. Чертя в воздухе крест, он пробормотал что-то совсем неразборчивое, затем сказал очень внятно:

— Сын мой, напоминаю тебе слова Писания: «Поднявший меч от меча и погибнет».

— Благодарю вас, отец мой, — сказал я с легкой досадой, — но в те времена не фашисты были врагами, а фарисеи.

Отец Геллерт отвернулся и чуть оттянул край скрывавшего лицо капюшона. По-моему, он лишь сейчас разглядел меня хорошенько…

— Аллитерация превосходная, — заметил он. — Прошу помнить, что пистолет на предохранителе. А теперь с богом.

Он подал мне на прощанье руку. Кисть была узкая, длинная, но ладонь твердая. Я взял чемодан. И… уронил. Нет, не литература была его содержимым. Он был неподъемен. Мы взялись за него вдвоем и вместе протащили через часовню. У выхода из пещеры монах выглянул осторожно наружу.

— Воздух свеж, — сказал он. — Дышите глубже, кислород сейчас очень полезен.

Из опасения быть увиденным и заронить подозрение я старался держаться прямо, а сам буквально валился с ног. Что ни шаг — остановка. Я отдыхал, молился, распрямлял поясницу. Всем существом своим я ощущал, с каким колоссом вступил в единоборство. На одной из ступенек я поставил чемодан на попа, и он оказался на уровне моего подбородка. Руки уже просто отваливались. И я обхватил его поперек и тащил, как будто схватившись с медведем. А ведь это было только начало, главная мука была впереди, когда мы с Тибором с неимоверным трудом впихнули тот морской сундучище в багажник. Багажник не закрывался. Кончилось тем, что, выбившись совершенно из сил, мы затолкали его на заднее сиденье машины. И вот тогда я стиснул в кармане ствол пистолета с перламутровой рукояткой. Крепко стиснул. Не обмолвившись о нем Тибору, про себя я решил: если схватят или потребуют документы, я свой меч обнажу.

2