Посреди жизни

– Я напомнил ей, что десять лет назад она подписала предварительное распоряжение и ежегодно продлевала его.

– Очень интересно. Пожалуйста, расскажите подробнее.

– Она была активным членом Британского гуманистического общества. Как и все мы, вся наша семья. И добровольная эвтаназия занимает важное место в нашей повестке.

– Эвтаназия запрещена законом, – напомнила я ему.

– Это так, но зато есть вполне законное предварительное распоряжение, гласящее, что, начиная с определенного момента, не должно проводиться никаких медицинских вмешательств. Она имеет полное право отказаться от дальнейшего лечения.

– Так и есть. Но с какого момента, на ваш взгляд, ей следует от него отказаться?

– Сейчас, конечно. Ей уже не станет лучше, ясно же. Она прожила хорошую жизнь, дожила до хорошего возраста. Пора сложить оружие.

– Но ваша мама не считает, что это конец.

– Вот этого я и не могу понять. У нее всегда был такой ясный ум, такая уверенность в своих принципах. Она прекрасно знает, что точка невозврата уже пройдена и лечение сейчас может причинить ей больше страданий, чем сама болезнь. Но сейчас она не способна это принять, она буквально свирепеет и прилюдно унижает меня. Несколько недель назад у них с Эвелин разгорелся скандал по тому же поводу. Эви рассказала мне об этом, но я-то думал, что это просто их очередная ссора – понимаете, они всегда достают друг друга. В общем, я точно больше не приду к ней сюда, чтоб выслушивать ее крики, – сказал он расстроенным тоном и встал, чтобы уйти.

Я сказала ему, что его мать сердится, потому что боится. Наверное, скоро она остынет. И я выразила надежду, что они с Эвелин все-таки будут приходить, потому что в конце жизни каждому нужно, чтобы рядом были близкие.

Как только закончились часы посещений, миссис Каннингем подозвала меня.

– Позовите медицинского консультанта, – потребовала она, – я должна с ним поговорить. Немедленно!

Я объяснила, что консультант не является по вызову в любой момент, но я попрошу его прийти, как только он освободится.

Она пришла в ярость и стала грубо оскорблять меня и все больничные порядки. Когда пациентка устраивает истерику прямо в палате, это плохо сказывается на других. Я стала подумывать о том, что нам все-таки придется перевести ее в отдельную палату.

– И не впускайте ни моего сына, ни мою дочь! Это приказ! – кричала она в исступлении.

Главный пришел после ужина, и я рассказала ему о том, что произошло в течение дня. Он некоторое время постукивал пальцами по стеклу своих наручных часов, потом заговорил.

– Общество эвтаназии действительно приобрело влияние. Медицина сейчас способна продлить человеческую жизнь, но это не всегда хорошая жизнь. Я поговорю с пациенткой, и мне бы хотелось, чтобы вы в этот момент были рядом – хотя бы в качестве свидетеля. Но мы не можем вести этот разговор в общей палате, так что, пожалуйста, попросите ее прийти сюда.

В кабинет вошла миссис Каннингем. Глядя, как она двигается, я поняла, что ее сын прав: она действительно умирала. Впрочем, она обратилась к доктору с порога, даже не присев.

– Не слушайте ни моего сына, ни дочь. Они скажут вам, чтобы вы больше не давали мне лечиться. Они ненавидят меня. Они хотят избавиться от меня, особенно Эвелин! – выпалила она, едва переводя дыхание.

– Со мной все в порядке. Я такая же крепкая, как и раньше, а они хотят убрать меня с дороги! Не слушайте их! – и для пущей убедительности она взмахнула тростью.

Главный сказал, что в первую очередь он всегда выслушивает мнение пациента.

– А если я вдруг не смогу высказаться? Тогда они прокрадутся сюда и все вывернут наизнанку! Они кого хочешь уговорят, только им нельзя доверять. И врачам я не верю, они такие же негодяи, как и все остальные. Я подписала ту бумагу, и они этим воспользуются. Вот чего все вы хотите, проклятые. Я знаю, что вы задумали. Вам меня не одурачить!

Весь здравый смысл покинул ее. Очевидно, эта история с предварительным распоряжением настолько не давала ей покоя, что она не могла уже ясно мыслить.

Главный объяснил, что предварительное распоряжение не имеет никакой юридической силы и, конечно, не является обязательным для врачей. Но она либо не слышала, либо не понимала.

– Лучшее лечение – вот чего я требую. Забудьте о Джеймсе и Эвелин. Они невежественны, предвзяты, глупы… – она продолжала заговариваться, повторяясь и противореча самой себе.

Мы выслушали ее тираду, и Главный снова сказал ей, что у нее будет самое лучшее лечение. Она не верила ему, но не в силах была сказать больше ни слова и вернулась в палату.