Посредине пути

А людей, у которых выходной как выходной, все прибывало. Видно, все рассчитывали, как и я: кто же в понедельник с утра в парикмахерскую пойдет? И полезли все, как миленькие, как и я со своими ушами. Нервный, конечно, опять недоволен.

— Это они только открывают в половине восьмого, а когда на самом деле работать начнут? Бесполезно! Она еще чесаться-причесываться будет с полчаса но бесполезно! — И махнул безнадежно.

А парикмахерша на руки свои жалуется. Уборщица ей посочувствовала, а мне от этого толку никакого — мои уши и зеленые глаза здесь бесполезны, факт. Поскольку у человека руки отваливаются… И я ушел.

Честно говоря, не так уж и сильно мне нужно было подстричься. Я пришел сюда совсем даже не потому…

Мне хотелось, прежде чем сесть в поезд… Ах, да что там — было просто грустно. Здесь недалеко в этот час в доме рядом с Бутырским рынком, за одним из окон (из него мне уж столько раз смотрели вслед добрые карие глаза) спала сейчас Зайчишка, а я уходил… неподстриженный, уходил, чтобы в три часа дня сесть в поезд Но сейчас никто на меня не смотрел в окно с двенадцатого этажа. Я уходил и смотрел на окно. Рано еще, в окне никого не было. Но я все равно видел это личико с доверчивыми грустными глазами.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

24

Я остался на хуторе Ванаталу. Можно сказать, снова повезло. Дом, то есть хутор со всеми его пристройками и мельницей, конечно, купили. Но прошли недели, прежде чем я увидел нового хозяина. Звали его Хуго. Он был похож на моего дядю с острова Сааремаа; невысок, плотен, квадратный череп с широким лбом. Но, в отличие от моего дяди, который тоже звался Хуго, этот мужик был не склонен к алкогольным напиткам, уж трезвенника от пьяницы я еще в состоянии отличить. Он приехал на такси. Время приближалось к полудню, Тийю только что отбыла в Вильянди (живописный городок в Центральной Эстонии, где-то там неподалеку лечился муж Тийю).

Около месяца назад, когда Тийю ездила в Одессу к младшей дочери, я был усердным «базарным воробьем» и собирал кормовую свеклу в колхозе имени В. Кингисеппа, таскал мешки с картофелем, в результате пятьсот рублей запрятал в заначку и относительно зимнего пропитания был спокоен. Топлива тоже хватало, от Роберта же остались те самые бревна, которые меня придавили так, что правой рукой орудовать в колхозе было очень даже неудобно: в любом положении рука вообще-то двигалась свободно и не причиняла сильной боли, только нельзя было заложить ее за спину, а если попробовать дотянуться ею до лопаток — дикая боль! Так что если бы, скажем, я попал в ситуацию, когда выкручивают руки, — мне был бы каюк.

С деньгами повезло не только в колхозе. Еще поляки в Варшаве издали мою книгу «Бежать от тени своей», и я получил чеки. Причем они ее издали неожиданно двумя тиражами, и гонорар соответственно увеличился. Единственно, я не понял, зачем им понадобилось изменить название: они перевели «Бежать от жены своей»… Такая обложка действительно смотрится более интригующе, если подумать. Ведь каждой полячке небезынтересно узнать, как это бегают мужья от своих жен, да и поляки иные, надо думать, не прочь узнать, как можно удрать от жены, так что в результате, по-видимому, и выпустили двумя тиражами. Люблю людей с юмором. Удалось заключить договор с болгарами, по вот неизвестно, под каким заглавием издадут.

Итак, Тийю отправилась навестить мужа, и тут же во двор заехало такси. Из него вылез коренастый мужик с внешностью моего дяди и его именем, лет ему было около сорока. Поздоровались.

— Я — новый хозяин, — сказал он как бы между прочим.

— Я — старый жилец, — в тон ему ответил я. Обменялись рукопожатиями. — За деньгами, наверное, приехали? — спросил я, имея в виду квартплату, то есть те уже известные пятнадцать рублей в месяц.

— Нет, — ответил он так же безразлично. — Просто так. Посмотреть.

Таксист сперва вышел из машины, потянулся, походил туда-сюда, за угол сарая заходил, хотя в Эстонии такое редко практикуется, в данном случае это можно объяснить разве что запущенностью старого хутора. Затем он забрался в машину и, достав газету, уткнулся в нее с полным безразличием ко всему прочему. Хуго меня внимательно рассматривал, говорили ни о чем: кто откуда родом, о погоде.

— Вы здесь отдыхаете… или… — пытался он неловко разузнать. Но кто же отдыхает в деревне глубокой осенью?

— Я здесь… от жены сбежал, — вспомнил я поляков.

Хуго засмеялся:

— Разве от них убежишь…

— Тоже верно, — согласился я, — не одна, так другая. Выпить хотите? (Мне все-таки следовало быть гостеприимным по отношению к хозяину.)

— Чаю бы попил, — сказал он, — другого не употребляю.

— Из-за «июньского переворота»? (Я имел в виду Указ от 1 июня, который Сависаар как-то образно назвал «июньский переворот».)

— Нет, я и до него не принимал, нет охоты. Переворот что?.. Пили у нас до него, будут пить и после.