Читаем Посредник полностью

Бледнолицый? Новое прозвище, едва я начал привыкать ко всем прочим?

– Бледнолицый? Это еще кто? Я никого не вижу!

– Ясное дело, ты до того бледный, что скоро совсем прозрачным станешь. А кстати, ты нынче рыбачишь с жестянкой или без?

– Очень смешно.

– Поймал что-нибудь, а, Бледнолицый? Или только клюет маленько?

Хохот, хохот. Самодовольный хохот. Как я ненавидел и презирал этот хвастливый хохот, какой некоторые позволяют себе, когда вообще ничего смешного нет. Но Хайди не смеялась. А значит, все это не имело значения. Пускай хохочут сколько влезет, пока Хайди не смеется. У меня чуть ноги не подкосились.

– Прекратите! – повторил я.

– Чего?

– Швырять в море пустые бутылки. Рыбы могут порезаться.

– Порезаться? Вот было бы классно, а? Ловил бы потрошеную макрель!

Они с грохотом причалили, аж мостки задрожали. Здесь привальных столбов не было, и ничто не самортизировало удара. Я не намерен особо задерживаться на этой бездарной шайке, скажу только, что Путте хотел забрать Хайди и двинуть к следующим купальням, они что-то затевали, вроде бы праздник отлива, но Хайди отказалась, и в конце концов Путте разозлился.

– Может, Лисбет не занята, – сказал я.

Почему я так сказал? Путте смотрел на меня, Хайди смотрела на меня, все смотрели на меня.

– Лисбет не занята? Что ты имеешь в виду?

– Может, она захочет поехать с вами, вот и все.

– Не занята? Ты что, трахаешься с Лисбет? Неужели?

– Я не это имел в виду. С какой стати мне трахаться с Лисбет?

– Почем я знаю? Я не телепат. Возьми себя в руки, Бледнолицый! Еще сгоришь на солнце смотри.

– Я с Лисбет не трахаюсь. Она в саду, сама с собой играет в крокет.

Путте повернулся к Хайди, показывая на меня:

– Ты решила уединиться с этим ленивцем?

– Мы, пожалуй, придем попозже.

– Пожалуй, придем попозже! Черта лысого я стану торчать здесь и переливать из пустого в порожнее.

Путте прыгнул в лодку, и они наконец отвалили, слава богу, но день был испорчен, во всяком случае почти. Путте поставил меня на место. Пасть ниже вряд ли возможно. Зачем я говорил то, в чем не было необходимости? Никто ведь меня за язык не тянул. Я говорил, чтобы угодить, говорил то, что, как мне казалось, им хочется услышать, а достигал прямо противоположного результата. Никому не угождал. Неужели так будет и с писательством, неужели я буду писать то, что, как мне кажется, народ хочет прочесть? Когда приду сюда в следующий раз, позабочусь, чтобы шел дождь. Тогда мы сможем посидеть в купальне, невидимые, несмущенные, насколько я сумею не смущаться в обществе Хайди, в купальне, когда идет дождь. С другой стороны, весьма сомнительно, чтобы Хайди в дождь сидела на мостках, а тогда я дальше не продвинусь. И я мысленно повторил: дальше я не продвинулся. Застрял. Завяз. Мы пошли к Лисбет, в нескольких метрах друг от друга.

– Мы пойдем к ним? – спросил я.

– Я так сказала, чтобы от них отвязаться.

Это повод подойти к ней чуть поближе.

– А Лисбет разве не свободна?

– Ты имеешь в виду, легкомысленна?

– Нет. Просто свободна.

– Постоянного парня у нее нет. Если ты об этом. Тебе любопытно?

– Вот уж нет.

Хайди засмеялась:

– Ну да, еще как любопытно!

Я не сразу нашел что сказать.

– Откуда ты знаешь Лисбет?

Хайди подняла шишку, бросила в меня. Мне нравилось, что она кидает в меня шишки. Пусть хоть целую сосну на меня свалит.

– Ты целиком зациклился на Лисбет, да?

– Не-а. Зациклился? Ничего подобного. Просто спросил.

– Мы дружим с детства.

– Однажды я был у нее на дне рождения. Давно. Может, и ты там была?

– Может. Никто больше не хочет ходить к ней на день рождения.

– Почему?

– Ты бы пришел?

Лисбет качалась в гамаке. Жестом подозвала нас. Кошка куда-то пропала. Мы подошли ближе.

– Расскажи про Ивера, – попросила Лисбет.

– Что рассказывать-то?

– Как – что? Тебе же есть что рассказать. Иначе я бы и спрашивать не стала, так?

– Он ходит босиком.

– Это все видят. Найди что-нибудь поинтереснее.

– Его мамаша печет вкусный хлеб.

– Ну, ты вдруг стал полным занудой, Кристиан. Расскажи про алкаша.

– Про папашу?

– Там что, не один алкаш?

– Он мастерит блесны, на которые Ивер ловит рыбу.

– У них нет денег на фабричные блесны?

– Может, папашины лучше покупных.

– Наверняка. Хотя мне на это плевать. Расскажи про его брата.

– Насколько мне известно, у него нет брата.

– Насколько тебе известно? А полубрат? Немецкий ублюдок? Слабоумный. Расскажи про него.

– У Ивера и полубрата нету. Насколько я мог выяснить.

– А кто же тогда шастает по округе и палит из ружья?

– Как мне удалось узнать, из ружья они отстреливают кур, пулей в затылок.

– Отлично, красавчик. Уже лучше. Как насчет собаки, которая не умеет лаять?

– Про нее я вообще не слыхал.

– Потому что она не умеет лаять. Что ты сделала с нашим мальчиком, Хайди? Жарила на солнце или только сосала за ухо?

– Замечательно. Заткнись, Лисбет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Год Дракона
Год Дракона

«Год Дракона» Вадима Давыдова – интригующий сплав политического памфлета с элементами фантастики и детектива, и любовного романа, не оставляющий никого равнодушным. Гневные инвективы героев и автора способны вызвать нешуточные споры и спровоцировать все мыслимые обвинения, кроме одного – обвинения в неискренности. Очередная «альтернатива»? Нет, не только! Обнаженный нерв повествования, страстные диалоги и стремительно разворачивающаяся развязка со счастливым – или почти счастливым – финалом не дадут скучать, заставят ненавидеть – и любить. Да-да, вы не ослышались. «Год Дракона» – книга о Любви. А Любовь, если она настоящая, всегда похожа на Сказку.

Андрей Грязнов , Вадим Давыдов , Валентина Михайловна Пахомова , Ли Леви , Мария Нил , Юлия Радошкевич

Фантастика / Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее