Читаем Посредник полностью

Доктор и супруги Перкинс исчезли за углом, а оставшийся в коридоре Фрэнк чувствовал себя обманутым. Он предпочел бы пойти с ними. К Марион, их дочери, которая пока жива. Он направился к лифту, медленно, на случай, если Доктор передумает и все-таки позовет его в палату. Но тот передумывать явно не собирался. Фрэнк мог спокойно ехать домой. Он им явно не нужен. Вот она, благодарность. Тут он снова услышал «В-12», «Blue Skies», и пошел к палате Стива. Но на полпути туда услышал, как кто-то окликнул его по имени. Дверь в одну из палат была открыта. Там лежал Билл Мак-Куайр, мясник. Фрэнк зашел к нему. Билл поднял с одеяла левую руку. Фрэнк толком не понял – то ли поздоровался, то ли просто хотел продемонстрировать масштаб повреждений. Вся рука была забинтована. Да и в целом он выглядел не особенно хорошо.

– Не ожидал, что ты зайдешь, – сказал Билл.

– Как дела?

– Ну как дела. В лучшем случае ампутируют палец. В худшем отнимут всю руку. Для меня один черт.

– От такого маленького пореза?

– Помереть можно и от комариного укуса. Зараза попала в ранку.

– Натуральные котлеты были очень вкусные.

– И на том спасибо.

– Носовой платок у тебя, кстати, цел?

– Какой платок?

– Который ты у меня позаимствовал, Билл. Когда топорик сорвался.

Билл Мак-Куайр мрачно уставился на Фрэнка:

– Значит, вот зачем ты пришел? Забрать свой чертов платок?

– Он не мой. Пасторов. И Пастор требует его назад.

– Так я тебе и поверил, Фаррелли. Являешься сюда да пристаешь с платком, а я тут лежу и гнию.

– Ты можешь просто сказать, где он?

– Да черт его знает где! Может, я его выбросил! Может, в мясорубку сунул! Может, собака его сожрала! Спроси у моей жены.

– Надо было послушать меня, Билл.

– Послушать тебя?

– Я предлагал вызвать помощь. Тогда бы обошлось без вот этого.

Билл Мак-Куайр попробовал приподняться в постели, но тщетно.

– Пошел ты к черту, Фаррелли! Выметайся отсюда и закрой дверь!

Фрэнк пошел к выходу. Здесь ему делать больше нечего.

– Вообще-то, я шел к Стиву, – сказал он.

– Коли так, можешь хотя бы оказать мне услугу после всего дерьма, которое заварилось по твоей милости. Скажи им, пусть больше не заводят эту пластинку. Сил моих нету слушать.

– По-твоему, Мартин и немножко музыки сыну завести не может?

– Немножко?! Я больше не могу, черт побери! Хоть бы для разнообразия перевернул пластинку!

– Ладно, замолвлю за тебя словечко, Билл.

Фрэнк прошел дальше, к палате Стива, осторожно отворил дверь. Мартин спал, сидя на стуле. «Blue Skies» доигрывали последний куплет. Песня казалась здесь совершенно не к месту. В этой палате все оцепенело. Все прекратилось. Песня тосковала по иным краям, по иным пространствам. А Стив уже не воспринимал благую весть шлягера. Фрэнк осторожно поднял адаптер и повернулся к койке. Вот лежит мой товарищ, думал он, единственный, какой у меня был. Внезапно на него нахлынули растроганность и благодарность. Что делать с воспоминаниями, если их не с кем разделить? Они исчезают, блекнут и тают, как дым. Мартин проснулся:

– Давно тут стоишь?

– Только что пришел, Мартин. Не хотел тебя будить.

– В другой раз разбуди.

– Ладно. В другой раз разбужу.

– Ты плачешь, Фрэнк?

– Нет, не плачу.

Мартин кивнул на Стива:

– Он выглядит лучше, верно?

– Нет. Лучше он не выглядит.

– Что ты говоришь?

– Говорю, что он выглядит хуже, Мартин.

– Мне-то видней! Я тут все время сижу и вижу! Стив выглядит лучше!

– Ты думаешь, что он выглядит лучше, потому что сидишь тут круглые сутки.

– Я знаю, что вижу, Фрэнк. Стиву полегчало, аккурат со вчерашнего дня. Взгляд. Разве не видишь? Он знает, что мы здесь.

– Ты видишь именно то, что хочешь видеть. Грезишь. Стив выглядит ужасно.

– Черт бы тебя побрал, Фрэнк Фаррелли!

– Да ты глянь, Мартин! Он распух вдвое, глаза пропали, а рот похож на большущий сухой пузырь.

– Я хорошо вижу! Он пришел в себя.

– Если он этак взбодрился, спроси у него, каково ему лежать вот так, когда на него глазеют.

– Выметайся, Фрэнк!

– Или круглые сутки слушать «В-двенадцать».

– Ты слышал, что я сказал? Выметайся и больше не приходи.

– Отключи его, Мартин. Отключи Стива прямо сейчас. Хватит с него.

Мартин схватил трость и замахнулся на Фрэнка:

– Оставь меня в покое! Видеть тебя больше не желаю!

– Хочешь совет, Мартин? Попробуй разок перевернуть пластинку. Вдруг поможет?

Фрэнк захлопнул за собой дверь, он был слишком взбудоражен, чтобы ехать на лифте, и потому спустился по лестнице, мысленно проклиная все на свете. Возле машины он встретил Шерифа. В общем, оно и к лучшему. Он не в состоянии носить это в себе.

– Это не несчастный случай, – сказал Фрэнк.

– Вы о чем?

– Девчонки знали, когда проходит поезд. Потому и шли там. По рельсам можно ходить круглые сутки, только не в два сорок пять.

– Вот черт!

– Это самоубийство. Не несчастный случай.

Шериф огляделся по сторонам, шагнул к Фрэнку:

– Об этом извольте помалкивать, Фаррелли. Иначе у нас выстроится целая очередь идиотов, воображающих, что самое милое дело – покончить с собой.

– Как насчет машиниста?

– В каком смысле?

– Он ведь захочет узнать. Что не виноват. Что девушки…

– Даже не думайте, Фаррелли. Понятно? Никто не виноват.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Год Дракона
Год Дракона

«Год Дракона» Вадима Давыдова – интригующий сплав политического памфлета с элементами фантастики и детектива, и любовного романа, не оставляющий никого равнодушным. Гневные инвективы героев и автора способны вызвать нешуточные споры и спровоцировать все мыслимые обвинения, кроме одного – обвинения в неискренности. Очередная «альтернатива»? Нет, не только! Обнаженный нерв повествования, страстные диалоги и стремительно разворачивающаяся развязка со счастливым – или почти счастливым – финалом не дадут скучать, заставят ненавидеть – и любить. Да-да, вы не ослышались. «Год Дракона» – книга о Любви. А Любовь, если она настоящая, всегда похожа на Сказку.

Андрей Грязнов , Вадим Давыдов , Валентина Михайловна Пахомова , Ли Леви , Мария Нил , Юлия Радошкевич

Фантастика / Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее