Читаем Посредник полностью

Боб помолчал, просто стоял, пялил глаза, тянул время. Фрэнк не знал, что хуже – что Боб избил Стива или что у Бленды явно что-то с ним было. Салли стояла у стойки наготове, на случай, если Боб выйдет из себя, а с Салли не больно-то забалуешь. Боб медленно повернулся к Фрэнку.

– А Стив? – спросил он.

Фрэнк не мог поднять глаза, обхватил чашку ладонями и смотрел на них.

– Что – Стив?

– Он очнулся?

– Нет.

– Я думал навестить его. Грустно, поди, лежать там одному.

– При нем отец все время. Других визитеров ему не надо. Особенно тебя.

Боб Спенсер пожал плечами и секунду-другую казался одиноким, пристыженным, Фрэнк чуть не пожалел его. И сразу здорово разозлился на себя за то, что может пожалеть этакого подонка.

– Думаю, тебе пора, – сказала Бленда.

– Ты так думаешь?

– Да, думаю, тебе пора.

– У тебя новая прическа.

– Да?

– Мне больше нравилось, когда ты красила волосы. В них седина.

– Кончай, Боб.

– Ты еще и пополнела?

Бленда не сводила с него глаз:

– Это уже хамство.

Боб еще раз обернулся к Фрэнку, который больше не жалел его. И ему не понравился ответ Бленды, что это хамство, что Боб Спенсер хамит, ответ звучал доверительно, почти интимно, будто они годами вели этот разговор.

– А ты наконец завел себе женщину, – сказал Боб.

Фрэнку Фаррелли, конечно, следовало врезать ему, просто встать и сбить его с ног, выволочь на улицу и швырнуть в ближайшую канаву. Это было бы единственно правильным, единственным, что бы могло вроде как послужить компенсацией Фрэнку и Стиву, да, и Стиву тоже. Но Фрэнку такое не дано. Натура не та. Возможно, как говорил Мартин, он вправду бесхребетный, прихвостень.

– Вот как? – сказал Фрэнк.

Бленда наклонилась над столом:

– Не обращай на него внимания.

Не обращать внимания? Она защищает этого типа? Фрэнку просто необходимо что-нибудь предпринять. Он встал, понятия не имея, что произойдет в следующий миг.

– Уходи, пока…

– Пока что, Фаррелли?

– Тебе здесь не рады.

– А что, заведение принадлежит тебе, Фаррелли?

– Нет, мне, – проговорила Салли.

Она взяла Боба Спенсера за плечо и решительно погнала к двери. Там он, как зловредный мальчишка, вывернулся из ее хватки и пальцем показал на Фрэнка:

– Знаешь что, Фаррелли! Они, черт подери, выбросили музыкальный автомат! На свалку! Старый «Вурлитцер» – на свалку!

– И что? Он же не работал, щербатая рожа.

– Знаешь что, Фаррелли? Это все из-за тебя. Все несчастья из-за тебя. Все так говорят. Что ты приносишь несчастье. Слышишь, говнюк!

Салли наконец вытолкала Боба на мокрую, темную улицу и заперла дверь. Потом подсела к Бленде и Фрэнку:

– Извините, ребята. Зря я его впустила.

– Это не имеет значения, – сказала Бленда.

Фрэнк обиделся. Почем она знает, что это не имеет значения? Не имеет значения, что Боб Спенсер стоял тут, насмехался и оскорблял его и Стива? Не-ет, это имеет значение. Чертовски большое значение, а самое большое значение имеет то, что Боб Спенсер намекнул, что у него кое-что было с Блендой.

– Пойдем-ка домой, – сказала Бленда.

Они молча шли под погашенными фонарями. Ветер нес с собой запах бензина. Фрэнк был мрачен. Не удержался и спросил:

– Ты знаешь Боба Спенсера?

– Знала.

– Близко?

– Близко? Почему ты спрашиваешь?

– Просто спросил, и все. Так близко ли?

– Фрэнк, забудь.

– Что забыть?

– Что я его знала.

– Вот, значит, как? Я должен забыть.

– А ты разве до нас никого не знал?

– До нас?

– Да, до нашей встречи.

Они молчали, пока не подошли к ее дому, там оба остановились в нерешительности. В кинотеатре разбили еще одну витрину. Старая афиша валялась на тротуаре. Прошлое, думал Фрэнк. Прошлое настигло нас. Прошлое крепко вцепилось и не отпускало. Но тут речь не о воспоминаниях вроде тех, которые он мог разделить со Стивом и которые быстро исчезнут, когда исчезнет Стив. Речь о прошлом других людей, о прошлом Боба Спенсера, о прошлом Бленды, вот от этого прошлого ему не отделаться.

– Как по-твоему, «Маджестик» когда-нибудь снова откроется? – спросил он.

– Не знаю.

– Было бы замечательно сходить вместе в кино.

– Ты так считаешь?

– А ты нет?.. Ты ходила в кино с Бобом Спенсером?

– Перестань наконец говорить о нем. Он ничего не значит.

– А раньше, выходит, значил?

– Не надо, Фрэнк.

– Что «не надо»?

– Не начинай.

Оба опять замолчали. Ветер переменился, принес холод с реки.

– Ладно, – сказал Фрэнк.

– Зайдешь?

– Мне до завтра надо подремонтировать машину.

– Ну что ж…

Фрэнк зашагал прочь по тротуару. Да, так оно и было. Прошлое вторглось между ними, не его прошлое, а ее, всех других людей.

– Мне нравится твоя рубашка! – крикнула Бленда ему вдогонку.

Фрэнк остановился, не слишком резко, но постепенно замедлив шаги, а тем временем принял решение. Он отбросит прошлое – и ее, и свое собственное, и всех прочих больших говнюков. Попросту похоронит его. Прошлое так или иначе опаздывает. Мысленно он повторил: прошлое опаздывает. В нем нет проку. И теперь, коль скоро об этом зашла речь, вполне можно говорить и о будущем, а оно без того достаточно сложно, поэтому незачем тащить за ним еще и вчерашний день. Ей нравится моя рубашка, подумал Фрэнк. Этого достаточно. Он повернул обратно, к ней.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Год Дракона
Год Дракона

«Год Дракона» Вадима Давыдова – интригующий сплав политического памфлета с элементами фантастики и детектива, и любовного романа, не оставляющий никого равнодушным. Гневные инвективы героев и автора способны вызвать нешуточные споры и спровоцировать все мыслимые обвинения, кроме одного – обвинения в неискренности. Очередная «альтернатива»? Нет, не только! Обнаженный нерв повествования, страстные диалоги и стремительно разворачивающаяся развязка со счастливым – или почти счастливым – финалом не дадут скучать, заставят ненавидеть – и любить. Да-да, вы не ослышались. «Год Дракона» – книга о Любви. А Любовь, если она настоящая, всегда похожа на Сказку.

Андрей Грязнов , Вадим Давыдов , Валентина Михайловна Пахомова , Ли Леви , Мария Нил , Юлия Радошкевич

Фантастика / Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее