Посредник

– Он ведь здесь околачивался, да? Стив.

Салли Смит, последняя официантка, всплакнула, и яркий свет люминесцентных ламп под потолком и неоновая вывеска над стойкой сделали ее слезы похожими на песок.

– Да ведь все тут околачивались, разве нет?

В конце концов Фрэнк проводил Бленду домой. Светила голубая луна. Они постояли, любуясь ею. Бленда пригласила Фрэнка подняться к ней. Она жила прямо над «Маджестиком», закрытым кинотеатром. Из ее спальни Фрэнк видел кармакский «Гранд-отель», где его мать служила горничной до самого закрытия семь лет назад. Ему чудились ночью гудки поездов, зловещие, протяжные, басовитые, но он все равно спал. Первое, что Фрэнк увидел, проснувшись утром, была спина Бленды. Никогда раньше он не просыпался в чужой постели. И понял, что влюблен. Фрэнк Фаррелли влюблен. Лежа в постели, он смутился, мужик в его годы – влюблен? Влюблялись в школе, поневоле, когда были незрелыми и открытыми. Да, он и правда смутился. Точно так же, как, ненароком зайдя иной раз на кухню под вечер в субботу, заставал родителей целующимися, целовались они редко, и оттого все трое смущались еще сильней. Отец сердился, отдергивал перемазанные руки и уходил к «шевроле» или туда, где его не донимали назойливые мальчишки и строптивые женщины. Сейчас Фрэнк ненароком застал самого себя. Когда это случилось? Ночью? Он осторожно положил руку Бленде на плечо, зная только одно: у него появился кто-то, кого можно потерять.

Фрэнк ушел прежде, чем Бленда проснулась. Лил дождь, добрый дождь. На улицах пока ни души, если кто вообще рискнет выйти наружу. Ну и хорошо, думал Фрэнк. Однако на Юнион-авеню спокойствием уже не пахло. Он чуть не столкнулся с Пастором, направлявшимся к церкви. Фрэнк едва сумел схорониться. Сил нет сызнова разговаривать про носовой платок. Вдобавок он не хотел, чтобы видели, как он возвращается домой воскресным утром, хотя никого не касается, куда и когда он держит путь. Наконец Фрэнк решил, что дорога свободна, и немедля столкнулся с Шерифом. Оба остановились, посмотрели друг на друга.

– А вы ранняя пташка, – сказал Шериф.

– Вы тоже. И Пастор.

– Верно, нам необходимы яркие проповеди. Кстати, вы слышали ночью гудки поезда?

– Нет, не слышал, – соврал Фрэнк, сам не зная почему.

Шериф вздрогнул:

– У меня дурное предчувствие. Чертовски дурное.

Шериф пошел дальше, в сторону мэрии. Фрэнк двинул домой. Мать сидела на кухне, ждала. Возможно, всю ночь там просидела. С нее станется. Во всяком случае, вид у нее был склочный, в руках чашка с кофе. Фрэнк прошел мимо нее к Марку, отнес аквариум в ванную, поменял воду, насыпал корма. Наклонился, прижался носом к стеклу, Марк немедля подплыл и ткнулся носом со своей стороны, как всегда.

– А с матерью не поздороваешься? – окликнула мать.

– Почему же.

– Рыбешка интересует тебя больше, чем мать.

Фрэнк вернулся на кухню, сел:

– Кофе не осталось?

– Где ты был?

– Не твое дело.

– Я всю ночь тебя ждала.

– Вот уж напрасно.

– Мог хотя бы позвонить. Я ни на секунду глаз не сомкнула.

– Тогда ты, наверно, слышала гудок локомотива? Или, может, это был гром. Как думаешь?

– Ничего я не слышала.

Фрэнк засмеялся:

– Значит, ты все-таки спала. Иначе бы слышала гудок.

– Возможно, чуток задремала. Но я боялась за тебя, Фрэнк.

– Совершенно незачем. Бояться.

– Но я боялась. Все эти несчастные случаи и…

Мать закрыла лицо руками, и Фрэнк подумал, что она слегка переигрывает. Он вздохнул, громко, отчетливо.

– Мы вчера ужинали у Смита, – сказал он. – Салли по-прежнему хорошо готовит.

– Мы? Кто это?

– А ты как думаешь?

– Я не знаю, с кем ты общаешься.

– Бленда Джонсон.

Мать опустила руки, посмотрела на сына:

– Твоя секретарша?

– Точно. Которая все для меня устраивает.

Мать задумчиво помолчала. Потом встала, принесла кофейник, налила Фрэнку кофе.

– Ты что, не мог хотя бы надеть другую сорочку?