Читаем Посредник полностью

– Знаю. Морской окунь. Они бывают большущие.

– Приходят с моря, а потом уходят туда же.

– Приходят на нерест?

– На нерест приходит лосось.

Оба продолжили трапезу. Фрэнк вспомнил Генри Стаута и его сына и в душе порадовался, что не заказал клювача, прожорливого морского окуня. Оно было бы неприлично, размышлял Фрэнк, не вполне понимая, в чем тут дело. Хотел рассказать, что его отец называл это чудовище каменным окунем, – ведь это не выдумка, морской окунь вправду принадлежал к отряду каменных окуней, – но опять подумал о семействе Стаут, особенно о миссис Стаут, вдове, хотя визит к ней не сравнить с этим свиданием. Почему же разговор не клеился? Фрэнк старался найти, что бы такое сказать, но безуспешно. А говорить первое, что взбредет в голову, никак нельзя. Все вдруг словно окуталось молчанием. Почему в конторе разговаривать легче? Разве не должно бы быть наоборот? Н-да, в конторе он в любую минуту мог попросить ее уйти и закрыть дверь. Здесь у него таких прав нет. Здесь он пленник. Здесь ему придется остаться, может, до самого закрытия, и что тогда? Словом, хорошо, что они одни и никто не видит его беспомощности.

Бленда подвинула ему свою тарелку:

– Хочешь попробовать?

Фрэнк не хотел. Он не ел рыбу. Так и надо было сказать. Что он никогда не ест рыбу. Не то чтобы не любит, скорее из принципа. В особенности эту рыбу.

– Тебе идет эта блузка, – сказал он.

– Мило с твоей стороны. Если ты вправду так думаешь.

– Конечно. И жемчуг тоже.

Бленда придвинула тарелку еще ближе. Фрэнк взял кусочек серого рыбьего мяса, храбро прожевал, чувствуя, как косточки одна за другой застревают между коренными зубами. Невероятно, сколько костей умещается в таком крохотном кусочке. Больше костей, чем съедобного. Бленда велела ему открыть рот и вытащила одну косточку, потом еще и еще, он сидел, разинув рот, пока она не извлекла почти все. Потом Фрэнк придвинул к ней цыпленка:

– Хочешь попробовать?

– Нет, спасибо, – сказала Бленда.

Они чокнулись, доели. Фрэнк извинился, вышел в туалет, и его стошнило. Когда он вернулся, на столе его ждал молочный коктейль. Бленда, держа двумя пальцами соломинку, склонилась над своим стаканом.

– Молочный коктейль и красное вино, – сказал Фрэнк. – Раньше я не пробовал их в таком сочетании.

– Однажды все бывает впервые, правда?

– Я думал, староват я для этого.

– Для чего?

– Для того, что бывает впервые.

Бленда тронула его руку:

– Не наговаривай на себя. Ты вовсе не старый.

Они засмеялись. И снова разговор забуксовал. Салли, прислонясь к стойке, что-то напевала. Лишь через некоторое время Фрэнк сообразил, что именно. «В-12». Бленда передвинула руку поближе к стакану.

– У каждого человека своя беда, – сказал Фрэнк, сам не зная почему.

Бленда накрыла его руку своей:

– Что верно, то верно.

– Ты видишь по мне, что я приношу плохие вести?

– Плохие вести ты приносишь на работе. Сейчас я этого не вижу.

– Пожалуй, так оно и есть.

– Приятно с тобой разговаривать, Фрэнк. Но я не хочу иметь мужа, у которого и дома на уме одна работа.

Слишком уж быстро. Она уверена, что заполучила его? Потому только, что он пригласил ее поужинать? Они что же, сидят здесь уже как пара и решение приняла вроде как она? Пожалуй, все бы должно происходить иначе.

– С тобой тоже, – сказал он.

– Со мной тоже?

– С тобой тоже приятно разговаривать.

Салли подала кофе, присела к ним за столик. Кофе был за счет заведения. Бленда закурила. Снова повисла тишина. Единственный звук – вентилятора, который все медленнее кружился где-то в глубине зала. Улицы за окном безлюдны, даже собак не видать в сточных канавах.

– Почему Билл закрыл лавку? – спросила Бленда.

– Рубанул себя по пальцу. Потом возникли осложнения. Не то воспаление, не то заражение крови.

Некоторое время все трое молчали. И молчание как бы удвоилось. Фрэнк искал, что бы сказать.

– Знаете, что сказал Армстронг, ступив на Луну?

– Огромный шаг для человечества, – ответила Бленда.

– Мы сейчас единственные, кто не дома, – сказала Салли.

Дамы засмеялись. Фрэнк смутился. Он сидит и рассказывает старые анекдоты, Стивовы анекдоты.

– Что-то в этом роде, – пробормотал он.

– Кстати, как он?

– Кто?

– Стив. Стив Миллер. Шутник.

– В больнице лежит.

– Как по-твоему, он очнется?

– Доктор не знает, а я тем более. Но, вообще-то, думаю, нет. Но я на его стороне. Все равно.

– Неужто нет никакой надежды?

– Отец его надеется. Оттого и торчит там без всякой пользы.

– Может, для него есть польза. В смысле, для Мартина.

Бленда согласилась с Салли Смит:

– Не нам судить.

Фрэнк обиделся. Не ему ли надо было так сказать?

– Я никого не сужу, – сказал он. – Просто говорю, что кто-нибудь с тем же успехом может отключить аппарат. Чем раньше, тем лучше.

Салли подлила Фрэнку кофе:

– И кто это сделает? Мартин?

– Нет, это не для него. Я бы мог. Ради Стива. Ведь так лежать – не жизнь.

– Тебе не кажется, что это особая жизнь?

– Что? Вот это?

– Тебе не кажется, что это напоминает особую жизнь здесь, в Кармаке? Хочешь отключить всех нас?

Фрэнк долго помешивал ложечкой кофе, чувствуя, что с ним обходятся несправедливо.

– Я не это имел в виду, – сказал он.

– Знаю, я тоже имела в виду не это.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Год Дракона
Год Дракона

«Год Дракона» Вадима Давыдова – интригующий сплав политического памфлета с элементами фантастики и детектива, и любовного романа, не оставляющий никого равнодушным. Гневные инвективы героев и автора способны вызвать нешуточные споры и спровоцировать все мыслимые обвинения, кроме одного – обвинения в неискренности. Очередная «альтернатива»? Нет, не только! Обнаженный нерв повествования, страстные диалоги и стремительно разворачивающаяся развязка со счастливым – или почти счастливым – финалом не дадут скучать, заставят ненавидеть – и любить. Да-да, вы не ослышались. «Год Дракона» – книга о Любви. А Любовь, если она настоящая, всегда похожа на Сказку.

Андрей Грязнов , Вадим Давыдов , Валентина Михайловна Пахомова , Ли Леви , Мария Нил , Юлия Радошкевич

Фантастика / Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее