— Почему же нет, — Сенкевич остановился перед дверью конференц-зала, которая медленно заехала в стену, — если постановление правительства выйдет? Даже по решению правительства не дадите?
— И тогда не дадим, — поддержал Матвеева Сергеев, — хват с вас тянуть из нас людей и ресурсы.
— Еще одна победоносная война на Кавказе, — отметил Сергеев, наглухо застегивая куртку, — и у нас не останется рабочих.
— И вообще, — попытался остыть перед холодным переходом по кремлевскому двору Матвеев, — наш Президент ведет себя как великий политик. Вот и не подумаешь, что он просто из телевизора вылез. А избрали его за фамилию.
— И большие подсознательные надежды на жару со стороны избирателей, — хмыкнул Сергеев, направляясь к двери.
Проводив министров, Президент России Жаров посмотрел на окно покрытое инеем. В некоторых местах антиморозная пленка отошла, и серебро инея прорвалось к стеклу.
«Вот так и мы, прорвались к Волге и встали. А сколько еще потребуется ресурсов и времени, что бы сплотить великую Россию и задушить сепаратистов?», — печально подумал Жаров.
Президент положил руку на холодное стекло и мгновенно отдернул — обожгло холодом.
«Все это не просто так, — умильно думал Жаров, — совсем не просто. Это судьба. Именно мне и никому другому предназначено спасти Россию. Мне спасти Россию велено. Это судьба. Это рок. Да именно так я или стану ее спасителем или не стану. Другого не дано. Такова моя судьба. Такова судьба страны. Это таинственный и великий рок».
Глава 2
Пневмоавтобус неслышно парил в пластиковом канале. Пассажиры привычно, как в старом подземном метро входили и выходили на посадочных площадках, торопливо меняя полярность комбинезонов и курток. Если кто-то забывал изменить автобусный код на уличный спокойный охранник у двери сам делал с помощью дистанционного пульта.
Так начинался обычный рабочий день. А среди всей этой рабочей массы катился по воздушному тоннелю и Василий Акушкин. Он сумрачно смотрел на окружавший его люд и ждал остановки. Проспать ее он не боялся. Это в старом, насквозь замершем метро пассажиры не успевали выскочить на своих станциях. Сейчас все стало проще и лучше, специальные датчики на одежде подавали тихий сигнал, когда автобус приходил к своей площадке. А если кто-то и тогда опаздывал выйти, несильный удар тока вышвыривал зеваку на необходимую ему площадку. Так было справедливо.
Вот и Акушкин мило подремывал, проносясь над промерзшей столицей России.
В своем детстве Акушкин хотел быть электронным художником, или как их называли в прошлом, дизайнером. Однако мечта его не сбылась. В последнем четвертом классе Вася прошел короткое тестирование, А потом предстал перед комиссий из директора школы, личного куратора ученика и военкома.
— Акушкин? Ты Акушкин Василий? — строго спросил бледнолицый директор.
— Я, — ответил Вася Акушкин.
— Ты кем хотел бы быть? — строго поинтересовался у Васи директор.
Вася замер в предвкушении чуда, но директор быстро продолжил:
— По твоим результатам мы можем тебя рекомендовать или на завод сварщиком или продавцом — разносчиком. И та и другая профессии очень достойны. Кем хочешь быть? Отвечай гниль!
Василий, от неожиданности, едва не пустил слюну.
— Вася думай, — тихо сказала личный куратор.
А военком, тупо уставившись на Васю, просипел искусственным горлом:
— Из всего выпуска только трое в армию пошли. Дохляки. Плохое племя. Козлы и те боеспособней. Наплодили дохляков.
От этих слов военкома Вася Акушкин очнулся. Он посмотрел на розовые культи военкома — результат какой-то великой победы российской армии и плаксиво выдавил:
— На завод хочу. Сварщиком быть хочу.
— Вот и хорошо, — кривыми зубами улыбнулся директор, — ты и так все четыре класса школы окончил. Сколько тебе идиот, государственный паек жрать? Так скоро и задница треснет.
— И не хлореллу выращивать тебя отправляем, а на завод в крепкую трудовую семью, — мило отметила личный куратор, поправив золотистый локон.
Директор сделал пометку в личном формуляре Васи, и зычно скомандовал:
— Следующий заходи! А ты Акушкин, возьми направление на завод, — и директор протянул Васе цветной лист с зеленой косой чертой.
— Вася, встречи выпускников в нашей прекрасной школе через двадцать, сорок и шестьдесят лет после выпуска, — промурлыкала в след Акушкину личный куратор, — ты не зазнавайся. И не забывай нас.