Посредники

— Ну бегай, — сказал Олег. — Я, пожалуй, пойду. И поздравляю. Ты был молоток... во всех смыслах. Значит, мы с Валькой прямо в «Славянский»? — Он еще раз потряс руку Родиона. — До восьми.

На улице, сглотнув весеннего подмерзшего воздуха, он почувствовал, что сам — на пределе. Многовато для одного дня. Обход. Технический комитет, процесс...

Он шагал по бульвару. Безлистные ветки подрагивали длинными сережками, осыпая пыльцу. Редкие пенсионеры сидели на влажных скамейках, подложив газету.

Впоследствии, не раз возвращаясь мыслью к этому апрельскому дню, Олег открыл для себя, что в этом дне, как ни в каком другом, пересеклись, скрестились две половины его жизни. Обрубились старые корни и пошли свежие побеги, из которых вырос он, сегодняшний. Пожалуй, в апреле того года оборвалась его молодость. Или наивность, что ли. Как в наспех сложенной избе подгнивает скорее всего основание, а потом хозяева закладывают новый фундамент, который переживет их самих, так многое ушло из его бытия, скороспело заложенное юностью.

Сейчас, мучаясь бессонницей в жарко натопленной комнате, когда воспоминания тех лет с такой силой нахлынули на него, он впервые подумал о Родьке. Чем был этот день в его судьбе? Теперь-то Олег не обманывался на его счет. У него, скажем прямо, профессия — не сахарная.

Собственно, оба они бьют в одну точку. Оба они — п о с р е д н и к и. Между отдельными людьми и обществом. В этом их миссия. Избавить человека от изолированности, отторженности, привести к внутренней гармонии.

Он потянулся к сигарете, потом раздумал. Хватит. Если когда-нибудь люди будут доживать до глубокой старости в равномерно-естественном расходовании сил, нервов, в максимальном осуществлении самих себя — будут ли они полностью осуществляться?

С того самого дня Родька и он вступили в новую жизненную фазу. Это факт. Но знал ли Олег его жизнь после истории с Валдой? Как обстояло с его человеческими и мужскими привязанностями? Родька увлекался одной, затем следующей. Потом у него долго была очень милая, с черной челкой Наташа из парикмахерской. Но и ее он не впустил в дом.

Он всегда жил с родителями, обожал болезненную, по полгода проводившую в постели мать. Ходил с ней на концерты, в театр, звонил ей отовсюду. Олег отказывался понять, почему этот клыкастый дылда с фигурой атлета вдруг, как девица, верещит в трубку, с нежнейшими переливами выговаривая «мамочка», «мамуленька» и тому подобное. Для чего это он подробно, во всех тонкостях вникает в то, как она пообедала, что делала, с кем дышала свежим воздухом. До двадцати девяти маменькин сынок, злился Олег. Тебя бы в детстве сгонял папаня раза три по морозу картошку выкапывать за четыре километра — ты бы забыл «мамусеньку».

После Риги они с Валькой делали попытку наставить Родиона на путь жизненный, но тот не поддавался.

Наконец Олег перестал реагировать. Пусть гуляет, имеет тайную страсть, удобное изобилие привязанностей. Олег прекратил обижаться, принимал любую из спутниц Родьки, не вдаваясь в суть его взаимоотношений с женщинами.

Сейчас у Олега мелькнула мысль: а вдруг все проще. Или сложнее. И для Родьки свобода от семьи — обдуманная позиция или последствия глубокой травмы.

Но в тот апрельский день все это Олегу не приходило в голову. Он и не подозревал, что мокрый весенний бульвар с каждым шагом приближает его к последним часам юности, что стрелка на циферблате вот-вот остановится.

Мирные пенсионеры, рассаженные по скамейкам бульвара, видели перед собой тощего, с белесыми ресницами и волосами верзилу, идиотски размахивающего руками. Он шел какими-то странными зигзагами и присвистывал: «Мари не может плакать и рыдать, она умеет петь и танцевать...» Бедолаги пенсионеры! Если бы они знали, что этот малопривлекательный конопатый субъект на самом деле — миллионер! Он заставил министерство тряхнуть государственными капиталовложениями. В него, Олега Муравина, вкладывались деньги. И немалые. Надо было обмозговать, как израсходовать каждый рубль.

Он тихонько зашел за березу. Такую рожу надо было прятать, а то прохожие начнут оглядываться. Он достал сигарету, прислонился к дереву и закурил. Кто-то надрезал кору березы, по стволу медленно сочился прозрачный сок. В народе говорят: у дерева «плач» начинается. Милый мой, дивный апрель. Теперь Олег немного успокоился. Что говорят нам часы? Половина пятого. Собственно, с Валькой он договорился встретиться на банкете. Еще три часа без дела. Кроме того, как доказано их семейным опытом, на чистку перышек Вальке еще понадобится с часок. Глядишь, и девять набежит.

И вдруг, как через скорлупу, проклюнула и замаячила идея эксперимента. Сейчас же вот засесть дома с листом бумаги и набросать будущий план работы. Может же человек в такой день помечтать. А потом и выпить. В «Славянском базаре» за Родькин счет.

Сейчас он доложит Вальке о своей победе.

Домой! И заодно ее поторопит. Нельзя же опаздывать в «Славянский базар» в этот исторический для Родьки день.