Пост-капитан

С энергичной и бесстыдной настойчивостью поводырь прошёлся вдоль строя пленников.

— Не забудьте медведь, жельтмены. Не забудьте медведь. N'oubliez pas l'ours, messieurs-dames[39].

Тишина. На пустынной дороге, по которой прошла колонна, улеглась пыль. Все жители Каркассона уже легли спать; исчезли даже мальчишки, что швыряли в медведя комками извёстки и земли с зубчатых стен. Наконец-то тишина, слышалось лишь негромкое позвякивание монет.

— Два ливра и четыре су, — считал поводырь. — Один мараведи[40], две левантийские монеты, которые я не могу точно определить, шотландский четырёхпенсовик.

— Когда собираются поджарить морского офицера, всегда найдётся ещё один, который будет крутить вертел, — заметил медведь. — Есть у нас на флоте такая старая поговорка. Дай Бог, чтобы этот блудливый щенок как-нибудь оказался у меня под началом. Он у меня такой хорнпайп спляшет... Стивен, не мог бы ты вставить мне в пасть распорку побольше? Иначе я через пять минут задохнусь. Разве нельзя забраться подальше в поле и скинуть шкуру?

— Нельзя, — сказал Стивен. — Зато, когда рынок закроется, я отведу тебя на постоялый двор и помещу в холодном сыром подвале на весь день. А ещё я раздобуду тебе ошейник, чтобы ты мог дышать. К восходу мы должны дойти до Куизы.

Белая пыльная дорога вилась всё выше и выше по французским склонам Пиренеев, лучи послеполуденного солнца — теперь уже июньского солнца — отвесно падали на пыльный склон; медведь и его поводырь медленно тащились вперёд. Над ними насмехались с повозок, их пугали лошади, но они уже прошагали три с половиной сотни миль по извилистому маршруту, чтобы обойти стороной крупные города и опасные прибрежные территории; дважды им удалось переночевать у надёжных друзей. Стивен вёл медведя за лапу, поскольку Джек не видел земли под ногами, когда на него была надета медвежья голова; в другой руке держал широкий шипованный ошейник, скрывавший отверстие, через которое Джек дышал. Его приходилось надевать на большую часть дня, так как несмотря на то, что они шли по довольно отдалённой равнине, дома попадались им каждые несколько сот ярдов, между деревушками было по три-четыре мили, к тому же всю дорогу за ними постоянно следовали зеваки.

— Это учёный медведь? А сколько он в неделю ест? Он на кого-нибудь бросался? А его выступлений хватает, чтобы концы сводить?

И чем ближе они подходили к горам, тем больше всяких историй им рассказывали про медведей, о которых слышали, видели и даже убивали. Медведи, волки, контрабандисты и разбойники с гор: трабюкеры и мигелеты. Общительные зеваки, весёлые селяне — все жадные до зрелищ, собаки. В каждой деревушке, на каждой ферме держали по своре собак, которые выскакивали, завидев путника, завывали, пронзительно лаяли и тявкали, кусали медведя за пятки, иной раз они гнались за ним вплоть до следующей злобной своры — поскольку собаки, в отличие от людей, понимали, что с этим медведем что-то не так.

— Ещё немного, — сказал Стивен. — Вон там за деревьями я вижу поворот главной дороги на Лё Пертю. Ты можешь полежать в роще, пока я схожу в деревню и выясню, что происходит. Хочешь немного посидеть на милевом камне? В канаве есть вода, можешь помочить ноги.

— Да, неплохо бы, — сказал Джек, спотыкаясь, поскольку Стивен изменил ритм ходьбы, чтобы заглянуть в канаву. — В любом случае, думаю, что мочить их снова уже не буду. — Массивная мохнатая фигура немного изогнулась в машинальной попытке рассмотреть покусанные собаками ягодицы, ноги и пятки. — Надеюсь, роща где-то неподалёку?

— О, не больше часа ходьбы или около того. Это буковая роща с заброшенным известняковым карьером, и возможно — я не утверждаю, а только предполагаю — ты увидишь пурпурный пыльцеголовник, который там растёт.

Лёжа в густых прохладных папоротниковых зарослях без ошейника, Джек ощущал, как струйки пота всё ещё стекают по груди, как его атакуют муравьи, клещи и другие неизвестные букашки; он чувствовал резкий запах собственного немытого тела и зловоние, источаемое сырой шкурой, недостаточно тщательно обработанной скипидаром; но ему было всё равно. Сейчас он может только безучастно лежать, отдавшись во власть крайней усталости. Конечно, его было совершенно невозможно замаскировать как-то иначе: блондин-англичанин шести футов росту выделялся бы как каланча на юге Франции — Франции, где повсюду выслеживали беглецов, своих и иностранных; но цена этой попытки превзошла те пределы, которые он полагал приемлемыми. Мучения в этой плохо сидящей шкуре, от которой саднило всё тело, нескончаемые укусы насекомых, сочащаяся из ранок кровь, покрытые волдырями ступни ног, к которым пластырем был приклеен мех, жара, духота, жуткая грязь — всё это достигло той степени, которую он счёл невыносимой, ещё десять дней или двести миль назад на выжженных солнцем пустошах Косс дю Палан.