Пост-капитан

— Прекрати, ах ты... — сказала девушка ясным и чистым голосом. Джек никогда раньше не слышал, чтобы девушки так выражались, и с интересом обернулся посмотреть на неё. Она пыталась управиться с кобылой, но через миг перехватила его взгляд и нахмурилась. Он отвернулся, улыбнувшись, потому что она была очень хорошенькой — вообще-то даже красивой, с разгоревшимся лицом и прямой осанкой, и сидела на лошади с бессознательной грацией мичмана на румпеле в неспокойном море. У неё были чёрные волосы и синие глаза; негодующее выражение лица выглядело немного комично и в то же время трогательно в таком изящном создании. На ней была потёртая синяя амазонка с белыми манжетами и отворотами, вроде флотского лейтенантского мундира, а наряд увенчивала щегольская треуголка с изогнутым страусовым пером. Каким-то хитроумным способом — может быть, с помощью гребёнки — ей удалось убрать волосы под шляпу так, что на виду осталось одно ухо; и это совершенное ушко, которое Джек рассматривал, покуда кобыла пятилась к нему, было розовым, словно…

— Вон она, эта их лиса, — будничным тоном заметил Стивен. — Лиса, о которой мы столько слышали. Хотя на самом деле это лис, конечно.

Лиса цвета осенних листьев быстро скользнула по впадине в земле и припустила мимо них в сторону пашни; настороженные уши лошадей и мула повернулись вслед за ней, как флюгеры. Когда лиса достаточно отдалилась, Джек привстал в стременах и, придерживая шляпу, крикнул «Эй!» голосом, способным заглушить шторм. Крик привлёк внимание скакавшего неподалеку пикёра, его рог задудел, и отовсюду из зарослей дрока повыскакивали собаки. Они учуяли след во впадине и кинулись вперёд с восхитительным лаем, просочились сквозь ограду и были уже на полпути по непаханной стерне — плотно сбитая стая, прямо как оркестр — и пикёр с ними. Поле вокруг зарослей зашумело; кто-то открыл ворота, и некоторое время всадники нетерпеливо толклись перед ними, чтобы проехать, поскольку на склоне здесь был чертовски неудобный уступ. Джек придержал коня, не желая рисковать — первый раз в незнакомой местности, но сердце его стучало боевую тревогу и командовало «бегом марш», и он уже выбрался из толпы, как только представилась такая возможность.

Джек страстно любил охоту на лис; он обожал погоню, от самого первого сигнала рога до едкого запаха растерзанной лисы; но, несмотря на несколько вынужденных перерывов в силу отсутствия корабля, две трети жизни он провёл в море — и охотничьи навыки его были совсем не такими, какими он их воображал.

В воротах по-прежнему была давка, и не было ни одного шанса прорваться в поле до того, как свора окажется уже на следующем. Джек развернул мерина, крикнул «Давай, Стивен» и направил его на изгородь. Краем глаза он отметил рыжее пятно, мелькнувшее между его другом и толпой в воротах. Когда гонтер прыгнул, Джек обернулся, чтобы посмотреть, как девушка возьмёт барьер, и мерин мгновенно почувствовал перемещение веса. Он высоко взвился над изгородью, приземлился, опустив голову, и, хитро крутанув загривком и поддав задом, сбросил седока.

Это не было падением. Это было медленное, позорное сползание по скользкой холке: Джек уцепился было рукой за гриву, но лошадь теперь стала хозяином положения, и через двадцать ярдов седло опустело.

Удовлетворение мерина, однако, было недолгим. Сапог Джека застрял в стремени; высвободиться он не мог, и его тяжелое тело рывками волочилось возле бока мерина, рыча и ругаясь на чём свет стоит. Гонтер начал пугаться, терять голову, фыркать, дико коситься назад и побежал всё быстрее и быстрее по тёмным бороздам, немилосердно усеянным острыми камнями.

Пахарь оставил своих быков и, спотыкаясь, побежал вверх по склону, размахивая стрекалом; высокий молодой человек в зелёной куртке, из пеших охотников, закричал «Эй, эй» и бросился к лошади Джека, раскинув руки; мул, оставшийся последним на опустевшем поле, повернул и побежал странным аллюром, припадая к земле, наперерез мерину. Он обогнал людей, пересёк путь мерина и резко остановился, приняв на себя удар. Стивен молодецки соскочил с седла, схватил поводья и дожидался, пока не приковыляли Зелёная Куртка и пахарь.

Оставленные на середине борозды быки так возбудились от всей этой суматохи, что сами уже были готовы рвануть, куда глаза глядят. Но прежде чем они решились, всё уже закончилось. Пахарь вёл пристыженного мерина к краю поля, в то время как двое других поддерживали его седока с ободранной и окровавленной головой, с серьёзным видом слушая его объяснения. Мул брёл позади.

Мейпс-Корт был исключительно женской обителью — ни одного мужчины, кроме дворецкого и грума. Миссис Уильямс была женщиной — в силу естественного порядка вещей; но всё женское было в ней настолько преувеличенным и всеобъемлющим, что она оказалась почти лишена каких-то личных черт. К тому же она была простецкой женщиной, хотя её семья обладала кое-каким влиянием в округе и обосновалась здесь ещё со времен короля Вильгельма Оранского.