Пост-Москва

— Вот три-ди карта нормальной активности мозга, как образец. Вот карта того, что было до пересадки. Видишь, в чем отличие?

— Ну, да. Раньше было все гладко и ровно, будто пустыня.

— Точно. А нужны вот такие холмы, если упростить.

— Понятно. А сейчас что там?

Николай помялся, но вызвал на монитор еще одну карту:

— А сейчас вот что.

На экране показались горные цепи, сплошь состоящие из Эверестов.

— Что это значит? — спросил я, почувствовав, что у меня руки ходят ходуном.

— Я не знаю, Фидель. И никто не знает, даже улитки. Эту операцию на людях еще никто не проводил.

— Но, по крайней мере, она жива, — сказал я, скорее угадывая, чем понимая хоть что-то.

— Жива — не то слово. Если сравнить жизнь с костром, она сейчас вулкан.

— Что будем делать конкретно?

— Если до утра ничего не изменится, будем выводить из комы по любому.

— Все остальное в порядке? С ранениями, я имею в виду.

— Да. Все сканирования показали полное восстановление. Программа не выдает ни одной ошибки. И еще… — я почувствовал неуверенность в его голосе, словно он не до конца решился. — Я думаю, ты обязан это знать.

— Говори же, не тяни.

— Фидель, она беременна. Она беременна от тебя.

У меня внутри все сжалось. А потом, через миллион часов или лет, или веков я выдохнул. И все в мой жизни встало на свои места.

11

Реанимационную кровать поставили прямо в кабинете Папы вместе со всем необходимым оборудованием для лечения. Геринг настоял на своем, а у руководства кремлевской клиникой не нашлось достаточно убедительных формальных оснований ему отказать. В приемную он посадил тех двух офицеров, с которыми летал в Печатники — старый друг лучше новых двух — с приказом стрелять в любого, кто попытается пройти в кабинет без его, Геринга, письменного разрешения:

— И мне похуй, кто это будет — спикер Высшего Совета, министр обороны или маршал госбезопасности. Это понятно?

Офицеры как-то странно покосились на него, но кивнули. Он знал, что они считают его конченной мразью и штопанным гандоном после того инцидента с девкой, которую ему пришлось пристрелить исходя из высших государственных интересов, как они ему виделись на тот момент. Теперь он, конечно, не уверен в этом, и как умный человек не может не согласиться с моральной правотой этой сладкой парочки служак, но именно поэтому он и доверяет им охрану президента. Логика и понимание людей всегда были его сильной стороной — это признавали даже его враги.

Геринг сидел возле кровати своего брата, поглядывая на часы — вот-вот Жора в обличье Папы должен прийти в себя. Пусть они сводные братья, но росли они вместе, и для Геринга он всегда был родным человеком. Если же быть откровенным, единственным родным человеком на свете.

Его официальная биография при внимательном прочтении всегда вызывала если не смех, то недоумение у любого, не просравшего свои мозги при просматривании телевизора под пивко. Начать с того, что по отчеству он был Михайлович, а отца его звали Тимур, да-да, тот самый Тимур. В разных источниках указывали разные года его рождения, но это не самое смешное. Самое смешное, что в различных версиях официальной биографии называли разные фамилии и даже гражданство, которое он получил при рождении. Так, на официальном сайте правительства он, якобы, родился в суверенном Казахстане, а на сайте президента местом его рождения указывалась Москва. Все остальные факты при сопоставлении выглядели не менее фееричными. Это если задуматься и проанализировать.

Прозвучал сигнал, это означало, что Георгий выходит из медикаментозной комы. Наконец, он открыл глаза и увидел Геринга.

— Славик, что со мной? — спросил он брата голосом Папы. — Я не узнаю свой голос. И чувствую себя херово.

Он поднял руки:

— Славик, я себя не узнаю.

Геринг помялся, но решил, что правда, как бы она ни была горька, лучше, чем бессмысленное вранье:

— Жора, соберись, я скажу тебе одну охуительную вещь. Ты теперь президент. И все будут звать тебя Папой.

Георгий явно посчитал его сумасшедшим, судя по его охуевшим глазам. Герингу пришлось объяснить в двух словах ситуацию в целом.

Георгий закрыл глаза, слушая. Потом посмотрел на Геринга:

— Ты говоришь пересадили мозг?

— Да, Жора.

— А сердце тоже пересадили?

— Да, но ты не волнуйся, никаких последствий не будет…

— А я и не волнуюсь. Я беспокоюсь, чтобы мое сердце было со мной.

Геринг продолжил. Он коснулся перспектив, открывающихся перед ними:

— Ну, да, ты выглядишь немного старше, чем был, но девок у тебя будет миллион, а здоровье, как у молодого бычка, гарантирую. И делать тебе ничего особо не надо будет: съемки, поездки, фуршеты, приемы. Ну, ты понимаешь.

— Нет, Славик.

— Что, нет? — не понял брат.

— Я буду президентом своей страны.

— Ну, я об этом и говорю…

— Я буду настоящим президентом. Что у вас там на улицах творится, что за беспредел?

Ошарашенный Геринг спросил, едва не заикаясь:

— Откуда ты знаешь, ты же был в коме?

Георгий ухмыльнулся:

— Мне показывали цветные сны. Мне показывали цветные сны виноградные улитки.

Глава 15

1