Post-scriptum (1982-2013)

19 часов, ноги ледяные, болит горло, о нет, господи, если я до такой степени хрупкая, я никогда не справлюсь с этим, я глубоко потрясена, лежу в постели, маленький Мишель вот-вот приедет, не смею думать об этом. А что, если все сначала? Два часа спустя горло дерет, боже мой, меня продуло в клинике в тот раз, мне разрешили отправиться домой с капельницей, держу пальцы скрещенными, только бы не поднялась температура, зубы уже клацают, а я только утром покинула больницу. 39,5, пробую взять себя в руки, Линда чудесная, ложусь, мне страшно холодно, потом невыносимо жарко, звоню в клинику Авиценны, приняла две таблетки долипрана, приехали медсестра и доктор-корсиканец, просили сохранять спокойствие, говорили, что все будет хорошо, но нет… Линда – как скала, я знала, что должна набраться смелости и вернуться в больницу, как советовал мне доктор-турок, но у меня недостало мужества, я хотела быть дома с Линдой[328]. Она мне показала одного художника, Трейси Эмина: на его полотнах призраки летают на спинах стрекоз, чудо! Линда останется до воскресенья, у нее такой гордый вид. Она поставила сумочку Биркин на колесики, на ней серый свитерок, когда она поворачивается ко мне спиной, чтобы зажечь газ, то кажется такой юной! Мы болтали без умолку. Она была веселой, шутила, ее колют пенициллином из-за болезни Лайма.

Ее укусил клещ в Баши-парке. Кейт сказала, что мне следовало остаться в больнице, что Линда должна сдать кровь, что я поступила неблагоразумно, покинув клинику, что правда. Линда была у врача, тот снял клеща, мне надо было заставить ее сдать анализы.

Сообщение Линде: «Лайм, дорогуша, у нас все хорошо, приехал маленький Мишель, он только что вышел от меня, милый. Сначала на метро, потом на трамвае отправился взглянуть на цыганский стан на шоссе, он так устал, что все утро тер лицо рукой, как кот лапкой. Он на пределе. Габ, должно быть, тащится в хвосте, дети начеку, как воробьи, подбирают новости, словно крошки со стола, я сдабриваю их топленым свиным салом».

* * *

Больница

Профессор Леви вошел, как гениальный клоун, в бумажном колпаке, стерильном белом халате, бумажных бахилах, но был до того уставшим, что прислонился к стене, отчего погасли все лампы. И так каждый раз, он жестикулирует как безумный, потом находит выключатель, и снова загорается свет. У меня такое впечатление, что мы – персонажи какой-то комедии. Он снимает колпак, бахилы и с беззаботным видом и изяществом подростка бросает их в мою корзину для мусора. Его лицо прозрачнее, чем прежде, черные волосы растрепаны, в глазах неуверенность, он мил, но в то же время почти нереален, и он улыбается мне такой же несчастной улыбкой, как я ему… Я была как все быстрее закручивающаяся спираль, как волчок, который падает на бок. Я отказалась от участия в фестивале в Швейцарии. Каждая частица моего существа ощущала усталость. Фонари Бобиньи еще не погасли, хотя наступал желтый день.

Кейт и Габ повели меня на прием к пульмонологу в больницу Святого Людовика, чтобы заручиться еще одним компетентным мнением. Мне было назначено на среду, я кашляла, но принимала слоновьи дозы антибиотиков, выписанных профессором Леви, так что сомневалась, что врач что-нибудь обнаружит. Домой вернулась раздувшаяся и красная, меня ждала медсестра с капельницей. Поставить ее удалось только с третьей попытки! Я позвонила пульмонологу, спросила, нельзя ли продлить капельницы до воскресенья, но тут пришел новый врач, терапевт, крайне обиженный тем, что профессор не позвонил ему и не поинтересовался его мнением. Мне хотелось его убить! Да что ему известно о моих капельницах? После пяти месяцев в больнице я была вся в синяках и чувствовала себя развалиной; я боялась, что уже не выкарабкаюсь. Никогда. Карьера кончена, кому я нужна? Я велела Габриэль возвращаться домой, в Нормандию, не то Сэм и Гарри почувствуют себя заброшенными. Мы устроили дома генеральную уборку, нужно было все продезинфицировать хлоркой, рассортировать лекарства, все эти завалы антибиотиков, и отвести Дору к ветеринару. Я задумалась, не продать ли дом в Бретани; я, разумеется, голосовала за Олланда, но налог на второе жилье будет повышен до 80 %. Или оставить этот милый домик для себя, а все остальное отдать дочерям, как будто я умерла? Я даю деньги Кейт, которая считает, что я ей должна. Она ни гроша не получила от Джона и Сержа, ее материальное положение нестабильно, Лу нищая, у нее никакой подушки безопасности, и при этом я должна быть справедлива по отношению к Шарлотте. Но тогда Кейт смогла бы купить коттедж для Ури и детей.

Мне назначили антибиотики и отправили из больницы домой с капельницей в руке, даже кинестезист удивился, что я ухожу. Линда приедет, Мишель отправился встречать ее.

Я все еще находилась под «усиленным воздействием антибиотиков», как они говорят, словно Кувейт под бомбардировками: мне в вены ввели два самых мощных антибиотика, существующие на свете.