Post-scriptum (1982-2013)

Была разбужена телефонным звонком, звонил Дрюкер. Спросонья подумала: «О, черт, я что, уже умерла?» Значит, все уже в курсе, что со мной, из-за отмены концертов. У меня такое впечатление, что я в какой-то далекой стране. Завтра приезжает Эндрю. А станет ли мне лучше? Вот вопрос.

Через два часа звоню Эли. Меня привозят на каталке в мэрию для встречи с Аун Сан.

Она пришла, улыбнулась мне, взяла меня за руку, села совсем близко; глаза у нее большие и черные. Сказала, что была в отчаянии, узнав, что я больна. Я боялась, что она забыла. Но она все помнит, и о свитере, и об открытках. Я спросила, что я могу сделать, что мы все можем сделать, чтобы помочь ей. Она оставалась полчаса.

Возвращение в клинику Авиценны, температура повышалась, Эндрю был там, он сказал, что я похожа на Чака Хестона, держащего скрижали в «Десяти заповедях»! Пришла Кейт, была так предупредительна и добра. Мой телевизор не был оплачен, она за него заплатила.

* * *

2 августа

Невозможно сниматься в фильме Матьё Деми из-за химиотерапии, и это меня убивает. Я всем доставляю кучу хлопот и порчу жизнь. Рак вернулся. Рак – это 50 % настроения. Мои дочери, Габ, Эндрю, Линда и Мишель оказывают мне необходимую поддержку.

Эли невыразимо страдает, он никогда больше не сможет ходить.

Я ввязалась в эту авантюру. И никто не помешает мне прожить ее отныне по-своему. Я больна полгода, выполнила все, что от меня требовали. Это было тяжело. Теперь все пойдет по-другому. Здесь, в Авиценне, я наконец-то в безопасности. Все будет хорошо.

Шарлотта боится болезни и смерти, она снимается в фильме Ларса фон Триера. То, что со мной происходит, ей трудно выносить, она бежит от этого, но ей не плевать на меня, напротив.

Моя добрая подружка Кейт похожа на меня, мы смеемся над этим, но она еще более беспокойная, чем я. Когда речь идет о здоровье, она настроена очень пессимистично.

Сегодня 2 августа. Второй сеанс химиотерапии.

Никто не догадывается, до какой степени это ужасно.

Я сделала все, чтобы на этот раз все прошло как надо. Я позвонила Эндрю, Линде, мужьям дочерей, не беспокоя других.

Уровень эритроцитов стремительно падает. Я больше не печалюсь. Я хочу одного: чтобы начали лечение.

Шарлотта звонила, оставила самое нежное послание, какое только возможно: «Целую тебя снаружи, изнутри, от лба до больших пальцев на ногах, целую твои вены, целую твое сердце, твои легкие и все остальное». Я заплакала.

Сеанс химиотерапии закончен.

Думаю, все прошло удачно. Впервые за четыре, пять, шесть месяцев я могу нормально дышать.

О нет, они завтра ставят мне эту ужасную порт-систему. Я буду знать, что больна. Все, кто дотронется до меня, будут знать, что я больна. Они сказали: «На шесть месяцев». Но нет. Даже если я выберусь, эта штука останется там до моей смерти. Мне жаль себя. Плачу, плачу, плачу.

* * *

Клиника Авиценны, сентябрь

Моей Лу 30 лет, она задыхается от слез любви и гнева, гнева на меня, потому что я ее пугаю. Она сидит на синем стульчике, ее лицо подергивается, она говорит мне: «Я думала, у тебя общий рак». Как она могла вообразить такое, бедная Лу? Все три мои дочери, по словам Лу, потеряли сон. Марлоу тоже. Сеансы лечения следуют один за другим, она слышит тревожные новости, ей приходят сообщения, свидетельствующие о моих страданиях. Я не говорю, что стоит держаться перед публикой, приходишь на концерт, пусть даже не совсем в форме, смешишь их, поешь для них, рассказываешь смешные истории, а тем временам харкаешь кровью и каждый день ездишь в больницу, где тебя колют… Я обо всем рассказала Лу. О том, что медсестры не могут попасть в вену и т. п. Но рассказала ли я ей о моментах радости? Нет, об этом я молчу, вот и Марлоу видит меня только тогда, когда я вызываю неотложку. К примеру, во время демонстрации я трижды теряла сознание, или в Бресте в августе попала в военный госпиталь, где мне было совсем не до шуток. Может, я просто дошла до предела и не понимаю этого? Я уже не восстанавливаюсь. Я явилась в больницу, как какая-нибудь старушка. Икры болят, вены мучительно ноют, мы с Габ в слезах, больница в Мадриде. Не нужно было говорить об этом. Сообщения мои удручающие.

* * *

Сентябрь

Эли умер. Сегодня утром. Бедный Иван. Хорошо, что Шарлотта вернулась. Он словно дожидался этого. Бедный, бедный Иван. Он совершенно уничтожен. Я ничем не в силах помочь. Вспоминаю о маме, о ее последних минутах… Как это ужасно! Ужасная тишина, конец надежде.

Похороны. Лу и Марлоу были там, Кейт с Ури тоже. Марлоу подарил Иветте розу.

Дорогой Эли.

* * *

Ноябрь

Эта тетрадь была мне подарена Луи Азаном. Я провела вторую половину дня с ними. Одиль вела себя как ребенок, прелесть. Много говорили о начале жизни. Луи рассказал, как он похитил Джонни Холлидея, когда в ночном самолете уговорил его родителей подписать контракт до того, как на него наложил лапу Эдди Барклай!

Какой-то тип, не совсем уж некрасивый, подарил мне великолепный букет роз, когда меня причесывали в Муазане. Это на целый день подняло мне настроение.