Пост сдал

– У Дайны есть такой, – уже в полусне говорит Барбара. – Ее работает. Она играет в «Кросси-роуд»… и в «Растения против Зомби»… и загрузила трилогию «Дивергент», но там все перепуталось.

Холли перестает застегивать пуговицы. Она знает Дайну Скотт, много раз видела ее в доме Робинсонов. Та играла в настольные игры или смотрела телевизор, часто оставалась на ужин. И млела, глядя на Джерома, как и все подруги Барбары.

– Ей дал приставку тот же мужчина?

Барбара не отвечает. Кусая губу, не желая давить на Барбару, но чувствуя, что это необходимо, Холли трясет ее за плечо и повторяет вопрос.

– Нет, – полусонно отвечает Барбара. – Она получила ее через сайт.

– Какой?

В ответ – посапывание. Барбара заснула.

25

Холли не сомневается, что Робинсоны будут ждать ее в вестибюле, поэтому заскакивает в магазин сувениров, прячется за стеллажом с плюшевыми медведями (прятаться Холли умеет) и звонит Биллу. Спрашивает, знает ли он Дайну Скотт, подругу Барбары.

– Конечно, – отвечает Билл. – Я знаю большинство ее подруг. Во всяком случае, тех, кто приходит в дом. Как и ты.

– Я думаю, ты должен поехать к ней.

– Этим вечером?

– Немедленно. У нее есть «Заппит». – Холли глубоко вдыхает. – Они опасны. – Она не может заставить себя произнести то, во что начинает верить: они – причина самоубийств.

26

В палате 217 санитары Норм Ричард и Келли Пилэм, под контролем медсестры Мейвис Райниер, поднимают Брейди и укладывают на кровать. Норм берет с пола «Заппит» и смотрит на плавающих по экрану рыб.

– Почему он никак не подхватит пневмонию и не помрет, как остальные дегенераты? – спрашивает Келли.

– Этот слишком злобный, чтобы помереть, – отвечает Мейвис, потом замечает, что Норм таращится на плавающих рыбок. Глаза у него округлились, челюсть отвисла. – Проснись, дорогуша. – Она выхватывает гаджет из его рук. Отключает и бросает в верхний ящик столика у кровати Брейди. – «И до ночлега – долгий путь»[28].

– Что? – Норм смотрит на свои руки, словно по-прежнему держит «Заппит».

Келли спрашивает медсестру Райниер, не хочет ли она измерить Хартсфилду давление.

– Какой-то он бледный.

Мейвис обдумывает его слова, потом говорит:

– Да пошел он.

Они покидают палату.

27

В Шугар-Хайтс, самом богатом районе города, старый «шеви-малибу» с пятнами грунтовки ползет к закрытым воротам на Лайлак-драйв. В кованые ворота изящно вплетены инициалы, которые не смогла вспомнить Барбара Робинсон: ФБ. Зет-бой вылезает из машины, старая куртка с заплатами из малярного скотча на спине и на рукаве болтается на нем, как на вешалке. Он набирает на пульте код, и ворота начинают открываться. Зет-бой садится за руль, наклоняется, сует руку под сиденье и достает два предмета. Один – пластиковая бутылка с отрезанным горлом, выложенная изнутри стальной мочалкой. Другой – револьвер тридцать второго калибра. Зет-бой вставляет ствол в этот самодельный глушитель – еще одно изобретение Брейди Хартсфилда – и кладет на колени. Свободной рукой ведет «малибу» по плавно изгибающейся подъездной дорожке.

Впереди горят фонари у парадных дверей особняка.

Позади закрываются кованые ворота.

Библиотечный Эл

Брейди не потребовалось много времени, чтобы понять: это тело практически отслужило свой срок. Как говорится, родился он глупым, но таковым не остался[29].

Да, были сеансы физиотерапии и занятия лечебной физкультурой – доктор Бэбино их прописал, а Брейди воспротивиться не мог, – и они помогали, но не очень. Ему удавалось прошаркать футов тридцать по коридору – некоторые пациенты прозвали его Авеню пыток, – но только с помощью координатора реабилитационного центра Урсулы Хабер, мужеподобной лесбиянки-нацистки, которая этим центром и заправляла.

– Еще один шаг, мистер Хартсфилд, – призывала Хабер, а стоило ему шагнуть, эта сука требовала еще один, и еще. И когда Брейди, дрожащему всем телом и мокрому от пота, наконец-то позволяли плюхнуться в инвалидное кресло, он представлял, как засовывает вымоченные бензином тряпки Хабер между ног и поджигает их.

Крикнула бы она тогда: «Хорошая работа! Хорошая работа, мистер Хартсфилд»?

А если ему удавалось проскрипеть что-то, отдаленно напоминающее «спасибо», она поворачивалась к тому, кто случайно оказывался рядом, и гордо улыбалась: «Посмотрите! Моя ручная мартышка говорит!»

Он мог говорить (больше и гораздо лучше, чем они знали) и мог, волоча ноги, пройти десять ярдов по Авеню пыток. В лучшие дни мог съесть заварной крем, особо не запачкав рубашку. Но не мог одеться самостоятельно, завязать шнурки, подтереть зад, не мог даже воспользоваться пультом дистанционного управления (так напоминающим Изделие один и Изделие два), чтобы включить телевизор. Схватить пульт ему удавалось, но он не контролировал пальцы, чтобы нажимать маленькие кнопки. А если все-таки нажимал кнопку включения, то видел лишь пустой экран с надписью «ПОИСК СИГНАЛА». Его это бесило – в начале 2012 года его бесило все, – но он следил за тем, чтобы этого не показывать. У рассерженных людей обычно есть причина сердиться, а у дегенератов не должно быть причин для проявления эмоций.