Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли

Этот бывший (вчерашний) человек и новообразованный зверьживет прямой и нерепрессированой рациональными системами телесностью, раскатанной, как ризома, по горизонтальному плану мирового экрана (мирового интернета, рекламных баннеров, поверхности телевизора). Он есть шизоидный животный постсубъект, свободный от любых, даже самых древних табу, вправленный в волны безграничной (несфокусированной ни на каком, даже самом «смутном объекте желаний») сексуальности. Это искусственно, парадигмально и посткультурно выведенный человеко-зверь(не настоящий зверь, и не настоящий человек), а если и зверь, то такой, какого никогда не было и который не предшествуетчеловеку, но ему последует.Это специфически человеческое зверствоявляется одним из лейтмотивов постантропологического пейзажа.

Но стоп! Здесь начинается самое интересное: кем Ницше называет сверхчеловека? «Белокурой бестией»,то есть белокурым зверем.Это говорит о том, что антропологическая проблематика и понятие человека как такового, больше уже не применимыдля описания тех явлений и тех сущностей, которые приходят на смену человеку в постмодерне.Постантропологический пейзаж — это пейзаж, где основная драма разыгрывается в звериномпространстве. Постчеловек — это неозверь, новый зверь. Новая звериность (новая дикость) означает, что шизоидные масс не просто идут в сторону деградации, рассеиваясь по соблазнительным вспышкам экранных фантомов, но вовлекаются в довольно конкретно организованный водоворот, в «вортекс свиновселения».

Обратите внимание, как любят постмодернисты метафору «бесовской текстуры», которую Делёз и Гваттари употребляют для того, чтобы описать качество текста без автора. Мы уже говорили, как она связана с евангельским сюжетом об изгнании Христом легиона бесов из бесноватого и вселении этих бесов в свиней, бросившихся с обрыва. Для Делёза и Гваттари это вполне приятный постмодернистический процесс. Бесовская текстура образуется при изгнании из человека бесов и их переселении в текст. Здесь мы сталкиваемся с идеей «радостного баланса» и взаимогармонии между бесами, свиньями и человеком, при том, что человек и свиньи рассматриваются как временные стоянки для случайной и разнообразной игры временного бесовского коллектива,разлагающегося и слагающегося в новые группы.

Процесс появления «бесовской текстуры» может быть описан как переход от человека к недочеловеку,Unter-mensch, но так как этот термин вызывает неприятные исторические ассоциации, лучше его не использовать. С точки зрения традиционалистов, здесь активно включаются в работу «орды Готов и Магогов». Оптимисты постмодерна с радостью принимают эту метафору и весело провозглашают от себя лично: «Вот именно, бесы, бесы, имя нам легион. ..» Только на сей раз не свиньи бегут к обрыву, а философ Жиль Делёз, озверевший от своих мыслей, топоча, подбегает к окну и прыгает туда, как свинья с обрыва.

Но всё очень непросто с этимзверем. Ведь «зверь» — это концепция человека, выдуманная человеком. Для самих зверей зверей нет. Для них есть что-то другое. Они не становятсятем, кто они есть — ежами, белками, ящерицами, воробьями, кошками. Они являются ими. У них самих и в них самих нет идеи зверя.Идея зверя, концепт зверя, представление о зверстве — это сугубо человеческое порождение.И настаёт момент, когда человек хочет стать продуктом собственной мысли,то есть зверем.

Интересно, что в каком-то смысле сверхчеловек (как «белокурая бестия»), а значит, и сам Радикальный Субъектему в этом подыгрывает.

Совсем страшные уже пошли реальности... Чуть позже попробуем выяснить, в каком именно смысле он это делает.

Радикальный Субъект как самостоятельный полюс

Теперь несколько иллюстраций. В постмодерне Радикальный Субъект (сверхчеловек) впервые обнажаетсяи выступает как самостоятельная фигура. Обратитt внимание, что в постмодерне разлетается вдребезги вся антропологическая сфера, сохранявшаяся и в премодерне и в модерне. В рассыпавшемся человечестве окончательно расходятся между собой Радикальный Субъект и неозверь, ризоматический желающий стать зверем эксчеловек. И оба они представляют собой два полюса постантропологической, постчеловеческой картины.

Здесь и только сейчас Радикальный Субъект может дать о себе знать спокойно и безо всяких связей, во-первых, с излишней центральностью, которой он обладал в духовном богочеловечестве, и во-вторых, с излишней маргинальностью, в которую он был обернут в эпоху модерна. Радикальный субъект теперь и не централен, и не маргинален, он просто отличен. Такимон не был никогда.