Но вот в чем парадокс, и чего испугался Фукуяма, желая взять свои слова обратно. Дело в том, что теперь, когда либерализму ничего больше не угрожает, происходит нечто очень страшное для либерализма, а именно,
из политической и идеологической истории исчезает все содержание.Есть
либерализмкак общепризнанная модель, есть экономическая система, основанная на принципах либерализма, — это, собственно говоря, и есть
рыночная экономика.Существует мировая политическая система в форме
парламентской демократии,которая за редким исключением принимается всем миром в качестве политического воплощения либеральной идеологии. И существует некий
глобальный контрольамериканской державы и западного мира над всей остальной планетой как воплощение
стратегическогосилового триумфа либерализма. Сами американцы рассматривают историю своей страны как
борьбу за миссию либерализма в глобальном масштабе.И это стало реальностью. Последняя преграда в лице Советского Союза, который настаивал на своей собственной, классовой антропологии, пала, и мы имеем дело с триумфом «индивидуума», с триумфом «автономного человека» или того, что Жорж Батай называл «l'homme souverain» — «суверенный человек».Казалось бы, модерн наконец-то достиг поставленных 300 лет назад задач. Казалось бы, программа Просвещения практически полностью осуществлена, и от всех своих врагов либерализм избавился. Но что же в итоге? Либерализм принципиально не смог пережить своего триумфа: модерн закончился в тот момент, когда он стал единственным безальтернативным воплощением парадигмы модерна.
Пока у него кто-то мешался под ногами, он жил. Как только ему перестали мешать, он исчез. Из нашего анализа видно,
почемутолько либерализм смог проникнуть в постмодерн.Он возник изначально из протестантской этики, которая основывалась на
особой версии модернизации— на основе все еще религиозного, т. е. в какой-то мере пре-модернистического сознания. На этой границе с традиционным обществом либерализм возник, прошел весь модерн и вышел в постмодерн.Фашизм достиг своего пика и исчез благодаря альянсу коммунизма и либерализма. Коммунизм протянул дольше. Он тоже достиг определенного пика (при Сталине), потом стал деградировать и рассыпался сам собой. И лишь либерализм смог проникнуть в постмодерн. Поэтому сейчас мы имеем дело с
либеральным постмодерном.Постмодерн «случился» не тогда, когда модерн еще имел определенные силы для спора относительно того, куда его занесет в дальнейшем — в «планетарный Райх» или в коммунизм. Тогда был только модерн, боровшийся за чистоту самого себя. Модерн развивался, соревновался со своими идеологическими противниками и конкурентами и победил их всех.
Победив, он вышел в постмодерн.И вот теперь, на практике, мы имеем дело не с постмодерном вообще, но именно и только с либеральным постмодерном. Другой постмодерн остался в теории.
На практике, есть только один постмодерн—
либеральный.Преодолеть модерн, но не вернуться к премодерну
Здесь возникает очень интересный момент.
Смысл парадигмы постмодерна в том, что она уводит нас от парадигмы модерна (мы видим эту границу), но не приводит к парадигме премодерна.Что происходит в такой диалектике?Модерн черпал
свое содержаниеиз отрицания премодерна, он извлекал энергию и освежал свое бытие даже тем, что боролся внутри себя с остатками этого премодерна. И вот когда он очистился от того, что было
совсем не модерном,и от того, что было
не совсем модерном(в лице коммунизма и фашизма), и когда
все стало только модерном (аэто произошло на рубеже 1990-х годов прошлого века, когда парадигма модерна утвердилась в декларативной форме в книге-манифесте Фукуямы «Конец истории?»), мы как раз увидели, что
здесъ-то все и закончилось,потому что смысл истории состоял в освобождении модерна от премодерна.