Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы

Но когда высшая власть объявляла кампанию за святость национальных риз, тут уж дело принимало поистине страшный оборот. Люди старшего поколения и сегодня помнят, сколько людей безвинно пострадали в ходе пресловутой «борьбы с низкопоклонством перед Западом», объявленной во второй половине 1940-х годов. Однако та битва была далеко не первой. За сто лет до Сталина такую же борьбу объявил Николай I. В одном из указов 1840 года, в частности, говорилось: ««Их Императорское Величество заметить изволили, что многие из дам, вопреки описаниям рисунков русской одежды для приезда ко двору, позволяют себе изменить их. Наистрожайше воспрещается отступать от утверждённой формы национального костюма, который не должен подлежать перемене иностранных мод…» [14. С. 223]. Особую пикантность указу придавало то, что эскизы костюмов были разработаны под началом самого императора. Правда, николаевская эпоха в сравнении со сталинской была весьма вегетарианской: за ослушание тогда никого не убивали и не сажали в лагерь, самых отчаянных упрямцев, если бы такие отыскались, могли удалить от двора или — на крайний случай — временно сослать в родовое имение.

С высоты нашего времени легко спорить, что было смешней и уродливей — крайние проявления западничества или славянофильства, однако факт остаётся фактом: именно благодаря своему ««преклонению» перед Европой среднестатистический россиянин (и не в последнюю очередь петербуржец) оказался гораздо лучше осведомлён в истории, культуре и общественно-политической жизни западного мира, нежели этот мир — в делах и жизни России. А более широкая осведомлённость — это, как правило, более широкое мировоззрение, более высокий интеллектуальный уровень и большая способность к восприятию нового.

На исходе XIX века импорт западной культуры, наконец, был дополнен встречным процессом: Запад начал знакомиться с великими творениями русской классики. А уже в ХХ столетии искусство Европы, обеих Америк и ряда народов Азии, без всякого преувеличения, во многом прирастало Россией. Новые дороги в мировой литературе стало определять прежде всего творчество Фёдора Достоевского, Льва Толстого, Антона Чехова, в музыке — Петра Чайковского, Сергея Прокофьева, Дмитрия Шостаковича, в живописи — Василия Кандинского, Казимира Малевича, Марка Шагала… Конечно, эти списки без труда можно значительно расширить, но даже тогда в них по-прежнему будет явственно прослеживаться та же особенность: большинство русских, оказавших в минувшем столетии самое сильное влияние на западное искусство, как творческие личности сформировались на берегах Невы.

Если российская власть копировала на Западе технологии, интеллигенция усваивала культурные коды, тем самым доказав, во-первых, насколько продуктивней заимствование принципов, а не результатов, и, во-вторых, что европеизация России, проникновение сюда западной культуры, вовсе не означает уничтожение русской национальной самобытности, как до сих пор пугают нас отечественные почвенники. Нет, наоборот, это проникновение способно обогатить российскую национальную культуру. Допуская, будто российская культура настолько слаба, что может раствориться в европейской, русские националисты на деле и оказываются истинными русофобами, ибо тем самым проявляют неверие в собственный народ.