Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы

Иностранные путешественники, как нетрудно догадаться, ещё более свободные, сперва побывав в Петербурге, особо подчёркивали иной, чем в столице, московский дух. Вот лишь одно из таких свидетельств. В мае 1831 года капитан британской армии Кольвиль Фрэнкленд записал в своём журнале после обеда у Александра Пушкина: «Здесь в Москве существует вольность речи, мысли и действия, которой нет в Петербурге <…> Факт тот, что Москва представляет род rendez-vous для всех отставных, недовольных и renvoye чинов империи, гражданских и военных. Это ядро русской оппозиции. Поэтому почти все люди либеральных убеждений и те, политические взгляды которых не подходят к политике этих дней, удаляются сюда, где они могут сколько угодно критиковать двор, правительство и т. д., не слишком опасаясь какого-либо вмешательства <властей>» [22. С. 9798]. Вспоминая о самых первых годах XIX века, Николай Греч замечал: «Должно сказать, что в то время Москва, в литературном отношении, стояла гораздо выше Петербурга. Там было средоточие учёности и русской литературы — Московский университет, который давал России отличных государственных чиновников и учителей и чрез них действовал на всю русскую публику. В Москве писали и печатали книги гораздо правильнее, если можно сказать, гораздо народнее, нежели в Петербурге. Москва была театром; Петербург залою театра. Там, в Москве, действовали; у нас судили и имели на то право, потому что платили за вход: в Петербурге расходилось московских книг гораздо более, нежели в Москве. И в том отношении Петербургская Литература походила на зрителей театра, что выражала своё мнение рукоплесканием и свистом, но сама не производила» [18. С. 156–157]. И Пушкин в своём «Путешествии из Москвы в Петербург», которое было написано зимой 1833–1834 года, подтверждал: «…Москва, утратившая свой блеск аристократический, процветает в других отношениях: промышленность, сильно покровительствуемая, в ней оживилась и развилась с необыкновенною силою. Купечество богатеет и начинает селиться в палатах, покидаемых дворянством. С другой стороны, просвещение любит город, где Шувалов основал университет по предназначению Ломоносова» [32. Т. 7. С. 275].

Ну, а уж с 1860-х годов, когда начались самые масштабные за всю историю России социально-экономические преобразования, Первопрестольная оживилась, забурлила, подхватилась и двинулась вперёд по пути, начертанному реформами прогресса, так споро, что уже к концу XIX века выросла в крупнейший научный, культурный и промышленный центр не только российского, но и европейского масштаба, стала на равных соперничать с Петербургом, а кое в чём его даже обгонять.

Со своей стороны, Петербург (до того как стать Петроградом) тоже пережил длинную череду перемен в отношении к Москве. Тут были и полное игнорирование старшей соседки, и насмешка над её патриархальными причудами, и самодовольство, и спесь, и снисходительное презрение.

В какие-то моменты истории противоборство старой и новой столицы ослабевало, в какие-то — достигало наивысшей остроты. То это была любовь, граничащая с неприязнью, то неприязнь, граничащая с любовью…

Параллельные заметки. Ревность петербуржцев и москвичей друг к другу всегда дополняла схожее чувство россиян к Европе. И к европейцам, и к жителям другой столицы мы относились то с высокомерным неприятием, то с завистью. Но в обоих противостояниях было и важное отличие: пристрастное восприятие Европы порождало ощущение нашей национальной ущербности, обусловленное противоестественным государственным устройством, которое хотелось или оправдывать, или проклинать, тогда как межстоличное противостояние пробуждало соревновательность, конкуренцию, приводившие к новым открытиям в искусстве, науке, утверждению новых стандартов поведенческой культуры…

* * *

С самого своего появления Петербург служил полным противоречием Москве. Правильней этот новый город было бы назвать анти-Москвой: по своему географическому положению, градостроительным принципам и архитектурным стилям, мировоззрению, психологии, духу, быту, ритму, стилю жизни — абсолютно во всём северная столица была устроена наперекор Белокаменной.