Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы

Тем не менее в откровениях Макара Девушкина явственно вырисовывается и другая, не менее важная причина: «Я вам. спроста скажу, — я человек неучёный; читал я до сей поры мало, очень мало читал, да почти ничего.»; «…что я теперь в свободное время делаю? Сплю, дурак дураком»; «…знаете ли, Варенька, что сделал мне злой человек? А срамно сказать, что он сделал; спросите — отчего сделал? А оттого, что я смирненький, а оттого, что я тихонький, а оттого, что добренький!»; «…всякое состояние определено Всевышним на долю человеческую. Тому определено быть в генеральских эполетах, этому служить титулярным советником; такому-то повелевать, а такому-то безропотно и в страхе повиноваться. Это уж по способности человека рассчитано; иной на одно способен, а другой на другое, а способности устроены самим Богом» [19. Т. 1. С. 59, 51, 47, 61]. Другими словами, перед нами человек малообразованный, ленивый, бесхарактерный, покорный судьбе, а значит, в своём положении он повинен прежде всего сам.

Казалось бы, все эти Акакии Башмачкины, Аксентии Поприщины, Макары Девушкины, Вареньки Добросёловы и Сонечки Мармеладовы просто не способны превратиться в «больших» людей. Но вот счастливый случай или незначительная мутация генов, при которой бесхребетность трансформируется в пронырливость, и на месте «маленького», забитого горемыки возникает монстр. В классической русской литературе таких единицы. Клон Голядкина из «Двойника» Достоевского, в мгновенье ока сумевший по чужим спинам взобраться наверх и подмять под себя всё и вся. Расплюев из «Смерти Тарелкина» Александра Сухово-Кобылина, кричащий: «…сам я свету Божьего бегал… вот этих петличек дрожал — а теперь меня дрожать будут!.. Раболепствовать будут!» [36а. С. 173]. Учитель Передонов из «Мелкого беса» Фёдора Сологуба. Зато после 1917 года в реальной жизни таких будут миллионы: среди партийных и государственных чиновников, чекистов-следователей и особистов, стукачей и управдомов, продавцов и завмагов — всех, кто прежде был никем, но благодаря «родной советской власти» смог стать всем.

Параллельные заметки. Сам термин «лишние люди» утвердился в русской литературной речи гораздо позже, в 1850 году, когда вышла повесть Ивана Тургенева «Дневник лишнего человека». Хотя впервые этот тип героя, по тем или иным причинам не находящего себе места в обществе, появился в западноевропейской литературе, причём задолго до Чацкого и Онегина. Достаточно вспомнить Гамлета и Дон Кихота. Да и «маленькими людьми» западноевропейская литература была богато насыщена ещё с XVIII века.

Однако появление в русской словесности обоих типажей нельзя назвать просто заимствованием. Все эти Онегины и Акакии Акакиевичи — сугубо русские образы и характеры. Это было творческое оплодотворение одного национального искусства другими. В то время как российская власть чисто механически пересаживала на отечественную почву технологические плоды европеизма, русская творческая интеллигенция обогащала отечественную культуру. И результаты оказались несравнимо более эффективными: уже во второй половине XIX века русская проза по праву завоевала общеевропейское признание.

* * *

Русская и, в частности, петербургская литература XIX века изобиловала не только типичными героями, но и «бродячими» сюжетами. Что это было — неосознанное заимствование, а может, плагиат?..

Вот характерный пример. Один из наиболее популярных литературных героев той поры — ростовщик: скупой, жестокий, равнодушный к чужому горю, сеющий вокруг беду и гибель. В повести «Портрет» Гоголь писал, что стоило обратиться к этому ростовщику, как «честный, трезвый человек делался пьяницей… купеческий приказчик обворовал своего хозяина. извозчик, возивший несколько лет честно, за грош зарезал седока» [16. Т. 3. С. 122]. Даже после смерти ужасного шейлока его портрет продолжал нести смерть тем, кто приносил к себе в дом это изображение.