Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы

Однако, если всё-таки говорить о чувствах, петербургские писатели несомненно любили этот город. Правда, по-своему. В этом отношении характерно признание Аполлона Григорьева, сделанное в первом из двух стихотворений, названных «Город»:

Да, я люблю его, громадный, гордый град,
Но не за то, за что другие…

…………………………………………………….

Я прозираю в нём иное

—Его страдание под ледяной корой,
Его страдание больное [1. С. 146].

В общем, это была именно любовь (хотя бы уже потому, что художественное творчество, в основе которого лежит предмет, ненавидимый автором, — попросту невозможно). Но — строго по некрасовской формуле: «То сердце не научится любить, / Которое устало ненавидеть» [29. С. 74].

Обоснованность такого вывода подтверждают и статьи Виссариона Белинского. Став после переезда на невские берега убеждённым западником и патриотом Петербурга, он, тем не менее, горячо приветствовал петербургские — а по сути, антипетербургские — произведения и Гоголя, и Достоевского. Потому что прекрасно понимал: эти вещи — вовсе не против Петербурга, они против государственного устройства России.

Параллельные заметки. Не только петербургская, но в значительной мере и вся русская литература, начиная с Пушкина, несла, несмотря на все цензурные рогатки, огромный заряд критики государства и самых разных аспектов его деятельности. Однако русские писатели всегда различали государство, а также страну и её народ. И тогда появлялись «Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несёшься?» [16. Т. 5. С. 287] или ««…нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!» [39. С. 411]. Тем не менее для северной столицы почти на всём протяжении XIX века классики петербургской словесности так и не смогли отыскать ни одного доброго слова.

«Когда, ещё до появления… первой части моего романа… я читал её некоторым друзьям и знакомым, — мне приходилось не однажды выслушивать вопрос: да неужели всё это так, всё это правда?» — писал Крестовский в обращении к читателю, предваряющем ««Петербургские трущобы» [24. Т. 1. С. 27]. Ответ подразумевался самим тоном предисловия: конечно, да!

Между тем стоит в том же вопросе поменять всего одну букву — неужели это всЯ правда? — как ответ окажется уже не таким однозначным. Вспомним: в конце 1820-х годов в Петербурге появились пароходы, которые стали курсировать по Неве и Финскому заливу до Кронштадта, в 1836-м открылась железная дорога до Павловска через Царское Село, а в середине 1850-х — до Москвы. Новые скорости, удобство сообщения поражали всю столицу, но в художественной литературе этим восторгам не нашлось места. Вместо них —

Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то всё косточки русские… [29. С.

203].