Постижение России. Опыт историософского анализа

При этом на протяжении одного столетия России пришлось дважды столкнуться с попыткой переинтерпретировать и на этой основе переписать собственную историю в масштабах, разрушительных для сохранения основ исторической идентичности. Хотя в самой по себе процедуре переинтерпретации истории нет ничего неожиданного и тем более криминального. История всегда переинтерпретировалась вместе с историей, прогрессом общества и исторического познания. Дело в том, что любой факт истории состоит из факта информации, редко подлежащего изменению, и интерпретационной части, факта интерпретации, который, как правило, и подлежит изменению в процессе развития исторического познания, отражая прогресс исторических знаний. Но все дело в масштабе и направленности в изменении интерпретационной части исторических знаний. Нельзя же доводить ее до разрушения основ исторической идентичности, до предательства собственной истории, до разрушения национального в истории и исторического в нации, до преодоления национальных основ исторического самосознания - самых глубинных основ бытия человека в истории. С чем и столкнулась Россия в начале и конце XX столетия.

В начале века унижена и оболгана была дореволюционная история, настолько и так, чтобы советский период истории России мог быть представлен как закономерное и оправданное отрицание этой истории, отрицание с позиций новой, общечеловеческой цивилизации, построенной на принципах классовой идентичности и исключительности, на основе осуществления исторической миссии не русского народа и союзных ему наций, а мирового пролетариата. В конце века аналогичной процедуре была подвергнута уже советская история, которая должна была предстать в качестве именно такой и только такой истории, которая подлежит отрицанию и только отрицанию, но уже с новых цивилизационных позиций, с позиций западной цивилизации, иных национальных, исторических, культурных и духовных основ, с позиций исключительности системы ценностей уже не класса, а просто иных наций, иной культуры и цивилизации. Попутно в этом процессе вновь досталось истории России до 1917-го, как подготовившей сам Октябрь 1917-го и его продолжение - историю СССР.

В итоге на рубеже XX и XXI столетий Россия оказалась с весьма запутанным историческим самосознанием. Она входит в новое, третье тысячелетие, по сути, с преданной историей, с радикально надломленными основами исторической идентичности. И если Октябрь 1917-го оторвал Россию советскую от России дооктябрьской, то Август 1991-го предпринял попытку продолжить этот процесс: оторвать Россию постсоветскую от советской и на этой основе вновь от России вообще. Логика поведения Августа 1991 в истории по отношению к отечественной истории элементарна до примитивности.

За образцы исторического бытия берутся хорошо себя зарекомендовавшие экономические, социальные, политические, культурные и духовные образцы Запада. При этом никого не волнует, что это все-таки образцы исторического бытия, выработанные и выстраданные иной культурой и цивилизацией в иной истории. Главное, что они функциональны и на их основе создана достойная человека жизнь. А потому России ничего не остается, как только просто их освоить. Для этого России предлагается вестернизироваться, то есть перестать быть Россией, освоить иную, не российскую логику бытия и развития в истории, что означает для России отказ от непрерывности собственной тысячелетней истории, собственной исторической, культурной и духовной традиции. Это неизбежно превращает и уже превратило Россию в разделенную во времени страну, основательно запутавшуюся в собственной истории. А конечный источник всего этого тот же самый, что и в Октябре 1917-го - навязывание России вместо логики цивилизационной модернизации логики цивилизационного переворота, изменение самого типа цивилизации, преодоление ее русско-российской сущности.

Август 1991-го стал новым отчуждением уже от отчужденной Октябрем 1917-го исторической реальности России в пространство еще большего отчуждения от основ исторической и национальной России - в пространство иной локальной цивилизации.

Именно здесь, в логике цивилизационного переворота, второго за одно столетие в истории России, содержится главный источник того зоологического нигилизма, который исповедуется по отношению к собственной истории. Он становится его закономерным и необходимым продолжением. В самом деле, Россию втягивают в такой масштаб и характер исторических изменений, такой формационной и цивилизационной глубины - одновременно и в новую формацию, и в новую цивилизацию, что для осуществления всего этого необходимо абсолютное преодоление всего, что противостоит такого рода изменениям, даже в прошлом. А такого рода историческим изменениям противоречит абсолютно все, и прежде всего сама история. Отсюда и масштаб, и характер исторического нигилизма.