Постижение России. Опыт историософского анализа

В связи с этим весьма показательно, что русско-российская цивилизация никогда не претендовала на универсальность, на всемирность, на то, чтобы стать образцом и основанием этой всемирности. На универсальность претендовал и до сих пор претендует как раз именно Запад, особенно северо-американский Запад, упорно навязывая свои цивилизационные стандарты в качестве единственно возможных основ цивилизованного бытия для всего человечества. Что касается России, то она, и это, разумеется, не случайно, так и не стала родиной более или менее выраженных русско- или россиоцентрических концепций. А вот Запад стал родиной евроцентризма, в частности, такой его разновидности, как идеи панамериканизма. Россия, в отличие от Запада, никогда не претендовала на свою исключительность для других, но только для самой себя, не стремилась к тому, чтобы свою историческую, культурную и духовную самодостаточность сделать нормой бытия для других. Таким комплексом исключительности и агрессивной самодостаточности в мировой истории отличалась именно европейская цивилизация. Все это делает малопонятным то упорство, с которым на Западе, а теперь, как было показано, и в самой России воспроизводится и муссируется миф о русской опасности, который не имеет под собой никакой идейно-теоретической и фактической исторической основы. Но ответы на этот вопрос все-таки можно попытаться найти.

Прежде всего, есть самые серьезные основания полагать, что западный миф о русской опасности сложился в результате целого ряда безуспешных походов Запада на Россию. На эту сторону вопроса впервые обратил внимание В.В. Кожинов: "В течение столетий страны Запада без особо напряженной борьбы покоряли Африку, Америку, Австралию и преобладающую часть Азии (южнее границ России), то есть все континенты. Что же касается Евразии-России, мощные походы Польши и Швеции в начале XVII, Франции в начале XIX и т.д. терпели полный крах, хотя Запад был убежден в превосходстве своей цивилизации. И это порождало в Европе русофобию своего рода иррациональный страх перед таинственной страной, которая не обладает великими преимуществами западной цивилизации, но в то же время не позволяет себя подчинить"45.

Миф о русской угрозе был стократно усилен реальным экспансионизмом коммунистического цивилизационного проекта переустройства мира, неотъемлемой частью которого была идея мировой пролетарской революции. Но, как уже отмечалось выше, это проект не русско-российского, а европейского происхождения и в своей основе не имел национальной сущности, а был концентрированным выражением предельно интернационализированных представлений о мироустройстве конца XIX - начала XX века, основанных на абсолютизации формационного вектора исторического прогресса и связанной с ним исторической миссии пролетариата и, даже сверх того, всех социально и экономически обездоленных слоев населения.

При этом тенденция к его реализации обнаруживалась в исторической практике не только России-СССР, но и всех ведущих историко-географических регионов Земли, и прежде всего в самой Европе. Для своего времени это была универсальная тенденция. Другое дело, что именно Россия-СССР стала местом победы и центром консолидации всех коммунистических сил. Но видеть в этом "злую волю Кремля", якобы обманом и силой подминавшего под себя логику истории и весь мир, по меньшей мере, несерьезно. Не стоит примитивизировать историю больше того, чем она заслуживает, и демонизировать Россию-СССР больше того, чем они в действительности были в подлинной истории XX столетия. Именно реальная история XIX и XX вв. и ее действительные противоречия стали источником порождения и распространения идей коммунизма, коммунистических сил и их консолидации вокруг России-СССР. Такой была мировая история эпохи классического капитализма, таковы были его основные противоречия и действующие исторические силы. Он сам их породил, а не только Россия-СССР.

Именно имманентность феномена коммунизма капитализму как формационной стадии мировой истории, делает недопустимой попытку сведения коммунистического экспансионизма России-СССР к его национальной почве, к тому, чтобы представить его в качестве выражения самых глубоких, неких архетипических глубин национального духа и национальной истории России, якобы изначально устремленных к мировому господству.

Национальная почва России никогда не была источником идей мирового господства. Даже идея Москвы как Третьего Рима не стала экспансионистской, а, по сути, даже изоляционистской идеей, формой осознания Россией своего исторического своеобразия и места в мировой истории в качестве оплота истинного христианства. Она была реакцией России на Флорентийскую унию 1439 года, на попытку поставить под идеологический и властный контроль духовное и геополитическое пространство России со стороны Запада и его идеологического центра - Ватикана. Не более как естественной реакцией, которая после падения Константинополя в 1453 году приобрела особый исторический смысл, тот, который задается ощущением своего исторического одиночества.