Нетрудно заметить, что в традиционной системе ценностей русской нации отвлеченные ценности всегда доминировали над конкретными, внеисторические над историческими, ценности вселенские над земными, ценности единства над ценностями изоляционизма, сверхнациональные над национальными. Национальность вообще представлялась не самоценностью, а чем-то подчиненным отвлеченным ценностям блага-добра, справедливости, братства народов... Именно эта свобода от национального, граничащая с безразличием к национальному, достаточно национальная, самобытная черта русской ментальности. Именно в ней коренится вечная опасность быть в плену у внешнего, приходящего извне в собственный национальный мир, быть покорным тому, что находится вне его - то, что Н. А. Бердяев не без оснований назвал извечно женственным началом в русской национальной стихии, делающей ее беззащитной перед случайностями и агрессией истории и завершающейся невыраженностью и неразвитостью собственной национальной позиции в истории, неспособностью ее осознать и защитить в качестве национальной.
"Мужественное начало всегда ожидается извне, личное начало не раскрывается в самом народе. Отсюда вечная зависимость от инородного. В терминах философских это значит, что Россия всегда чувствует мужественное начало себе трансцендентным, а не имманентным, приходящим извне. С этим связано то, что все мужественное, освобождающее и оформляющее было в России как бы не русским, заграничным, западноевропейским, французским, или немецким, или греческим в старину. Россия как бы бессильна сама себя оформить в бытие свободное, бессильна образовать из себя личность". Россия как бы постоянно "невестится, ждет жениха, который должен прийти к ней из какой-то выси, но приходит не суженый, а немец-чиновник и владеет ею.... Она не училась у Европы, что нужно и хорошо, не приобщалась к европейской культуре, что для нее спасительно, а рабски подчинялась Западу или в дикой националистической реакции громила Запад, отрицала культуру". Выход из этого женственного состояния России в овладении мужественным началом истории, что, по Н.А. Бердяеву, неотделимо от поиска и нахождения центра исторического самообразования России в самой России, в ее национальной сущности, в признании того, что Россия и в ней русская нация есть самостоятельные ценности в мире, нерастворимые в других и не заменимые другими.
Мы должны, наконец, признать реальность нации и самоценность национально-исторических задач и, следовательно, реальность собственной нации и самоценность собственных национально-исторических задач, неповторимость, самодостаточность и самоценность своего места в мировой истории. А это предполагает "раскрытие внутри самой России, в ее духовной глубине, мужественного, личного, оформляющего начала, овладение собственной национальной стихией, имманентное пробуждение мужественного, светоносного сознания"1, которое, как его не трактовать, не может стать мужественным, не став национальным.
Вот почему истинным возрождением России может стать только национальное возрождение, только радикальное освобождение от всякой порабощенности внешнему, инородному, от всякой зависимости от извне приходящему подавлению своего национального начала в истории. России необходимо мужественное национальное сознание, помноженное на национальную волю. И это взаимоумножение предполагает огромную национальную работу, предполагает просто нацию, способную осознать саму себя как нацию и реализовать себя в истории в качестве нации. И это насущнейшая задача переживаемого момента истории России. Ее решению будет способствовать преодоление ряда цивилизационных иллюзий, до сих пор отягощающих багаж национального самосознания.
Прежде всего, необходимо преодолеть тот предрассудок национального самосознания, искажающий действительный национальный облик русской нации: будто бы русский человек - не просто человек с вполне определенными конкретными чертами расы и этничности, свойствами национальности, культуры и духовности, а чуть ли не "всечеловек", объемлющий черты и свойства всех наций, благодаря чему в России нет ничего выраженно национального, она "страна стран", не Восток и не Запад, а Востоко-Запад. Больше того, именно на этой основе русские не просто нация, а "народ-богоносец", "народ-Мессия", в котором божеское и вселенское смешалось с истинно русским в одно органическое целое, которое и питает богоносность и богоизбранность России. Отсюда и груз мессианства, неподъемной тяжестью сковавший подлинно национальное развитие русских, подчиняющий его сверхнациональным и сверхгосударственным целям и ценностям истории и главной среди них идее общечеловеческого единения.