Посткоммунистические государства всеобщего благосостояния. Политика реформ в России и Восточной Европе

Сектор образования стал менее жестким, менее централизованным и более разнообразным. Завершение обязательного образования остается почти всеобщим. Однако опрос НОБУС показал, что в период восстановления возросли связанные с доходами и региональные различия в доступе как к дошкольному образованию, так и к образованию выше обязательного минимума. Резкое увеличение неравенства в расходах на образование на душу населения, вызванное децентрализацией, сохранилось. Федеральный вклад ниже вузовского уровня остается очень ограниченным, и в 2001 году 63 % общего финансирования образования поступало из муниципальных бюджетов. Неравенство усугубляется ростом легального, финансируемого из частных источников образования и ростом числа неформальных платежей [World Bank 2005: 113–120]. Показатели отсева учащихся после неполной средней школы и низкий уровень выпускников остаются значительными. Что касается измеряемой посещаемости, то около 22 % 16-17-летних не посещали школу, ачисло 15-18-летних, не посещавших ни школу, ни работу, в первые годы восстановления выросло [World Bank 2003]. На уровне высшего образования в 2002 году платили взносы 54 % студентов по сравнению с 10 % в 1995 году, в то время как бюджеты всех уровней оплачивали чуть менее половины расходов [Canning 2004].

В образовании и особенно в здравоохранении де-факто процветает система низких государственных расходов, высоких частных расходов и официальной терпимости к неформальным расчетам. Хотя эволюция этой системы была непреднамеренной, она работает для большинства акторов достаточно хорошо, эффективно снижая давление, направленное на продолжение реформы. Такое положение позволяет государству ограничивать расходы, не прибегая к масштабным сокращениям персонала, состоятельным людям в крайне неэгалитарном российском обществе – покупать услуги, а работникам бюджетной сферы – пополнять свои доходы неформальными платежами. Как было отмечено в одном недавнем исследовании, это система социального протекционизма, в которой политические власти терпят повсеместные неформальные платежи, чтобы иметь согласие профессионалов на низкие официальные зарплаты, в то время как потребители и поставщики услуг вступают в сговор, чтобы избежать государственного регулирования и налогообложения [O’Dwyer 2006]. Однако такая система не обеспечивает ни доступа для бедных, ни адекватных расходов на здравоохранение. Несмотря на предполагаемый общий уровень государственных и частных расходов на здравоохранение, приближающийся к нижней части шкалы уровней ОЭСР, результаты в области здравоохранения в России в целом и в частности остаются сравнительно плохими.

Что достигнуто на пути либерализации?

К 2002–2003 годам российское государство всеобщего благосостояния было частично либерализовано, причем значительно уменьшилась роль государства в социальном обеспечении, появился какой-то рынок социального страхования, конкуренция, плата за пользование услугами, частные альтернативы в здравоохранении и образовании, был существенно дерегулирован рынок труда и появилось несколько программ адресной социальной помощи бедным. Из основных аспектов либерализации, рассматриваемых в данном исследовании, таких как соотношение государственного и частного пенсионного обеспечения, соотношение государственных и частных расходов на здравоохранение, а также доля социальной помощи с учетом материального положения, в первых двух появились существенные сдвиги.

1. Был установлен инвестированный пенсионный уровень; выплаты для будущих пенсионеров частично зависят от взносов на индивидуальные счета и накопления на инвестиционных счетах.

2. Доля частных расходов на здравоохранение, включая как формальные, так и неформальные платежи, обычно оценивается в 40–50 % от общего объема, при этом она в сравнительном выражении сильно смещена в сторону частных расходов.

3. В 2002 году лишь небольшая часть социальной помощи, составлявшая, по некоторым оценкам, 7 % от общего объема трансфертов, выделялась с учетом материального положения или явно была ориентирована на борьбу с бедностью. Несмотря на сокращение субсидий, основная часть социальных трансфертов по-прежнему направлялась на неадресные субсидии и льготы, составляя около 4,3 % ВВП, в то время как только около 0,4 % ВВП направлялось адресно. Эффективность социальных трансфертов в борьбе с бедностью оставалась низкой.