Постмодерн в раю. О творчестве Ольги Седаковой

Что более всего наш разум восхищает?

Что обещает то, что разум запрещает:

душа себя бежит, она нашла пример

в тебе, из веси в весь бегущий Агасфер...

Скрываясь от своей единственной отрады,

от крови на шипах таинственной ограды,

не сласти я хочу: мой ум ее бежит,

другого требуя, как этот Вечный жид...

Но есть у нас рассказ, где мука роковая

шумит-волнуется, как липа вековая.

Смерть — госпожу свою ветвями осеня,

их ночь огромная из сердцевины дня

растет и говорит, что жизни не хватает,

что жизни мало жить. Она себя хватает

над самой пропастью — но, разлетясь в куски,

срастется наконец под действием тоски.

Итак, они в лесу друг друга обнимают.

Пес охраняет их, а голод подгоняет

к концу. И в том лесу, где гнал их страх ревнивый,

отшельник обитал, как жаворонок над нивой.

Он их кореньями и медом угостил

и с подаянием чудесным отпустил —

как погорельцев двух, сбиравших на пожар.

И занялся собой. Имел он странный дар:

ему являлся вдруг в сердечной высоте

Владыка Радости, висящий на Кресте.

11. Мельница шумит

О счастье, ты простая,

простая колыбель,

ты лыковая люлька,

раскачанная ель.

И если мы погибнем,

ты будешь наша цель.

Как каждому в мире,

          мне светит досель

под дверью закрытой

          горящая щель.

О, жизнь ничего не значит.

О, разум, как сердце, болит.

Вдали ребенок плачет

и мельница шумит.

То слуха власяница

и тонкий хлебный прах.

Зерно кричит, как птица,

в тяжелых жерновах.

И голос один, одинокий, простой,

беседует с Веспером, первой звездой.

— О Господи мой Боже,

прости меня, прости.

И, если можно, сердце

на волю отпусти —

забытым и никчемным,

не нужным никому,

по лестницам огромным

спускаться в широкую тьму

и бросить жизнь, как шар золотой,

невидимый уму.

Где можно исчезнуть, где светит досель

под дверью закрытой горящая щель.

Скажи, моя отрада,

зачем на свете жить? —

услышать плач ребенка

и звездам послужить.

И звезды смотрят из своих

пещер или пучин:

должно быть, это царский сын,

он тоже ждет, и он один,

он, как они, один.

И некая странная сила,

как подо льдом вода,

глядела сквозь светила,

глядящие сюда.

И облик ее, одинокий, пустой,

окажется первой и лучшей звездой.

12. Отшельник говорит

— Да сохранит тебя Господь,

Который всех хранит.

В пустой и грубой жизни,

как в поле, клад зарыт.

И дерево над кладом

о счастье говорит.

И летающие птицы —

глубокого неба поклон —

умеют наполнить глазницы

чудесным молоком:

о, можно не думать ни о ком

и не забыть ни о ком.

Я выбираю образ,

похожий на меня:

на скрип ночного леса,

на шум ненастного дня,

на путь, где кто-нибудь идет

и видит, как перед ним плывет

нечаянный и шаткий плот

последнего огня.

Да сохранит тебя Господь,

читающий сердца,

в унынье, в безобразье

и в пропасти конца —

в недосягаемом стекле

закрытого ларца.

Где, как ребенок, плачет

простое бытие,

да сохранит тебя Господь

как золото Свое!

1978–1982

«Тристан и Изольда».

Исполнение Ольги СедаковойЧасть 1Постмодерн

Этот цикл стихотворений Ольги Седаковой, или мы можем назвать его «поэмой», — один из самых загадочных. Он состоит из трех вступлений и 12 стихотворений-эпизодов, и в нем отсутствует центральная линия, которая бы вела повествование от эпизода к эпизоду. Нам не придется насладиться той простой логикой, что ведет смысл от предшествующего эпизода к последующему, или же той, что, выделяя серию ключевых эпизодов, опирается на заранее вызываемый из памяти сюжет.

1. Рыцари едут на турнир; 2. Нищие идут по дорогам; 3. Пастух играет; 4. Сын муз; 5. Смелый рыбак (крестьянская песня); 6. Раненый Тристан плывет в лодке; 7. Утешная собачка; 8. Король на охоте; 9. Карлик гадает по звездам (заодно о проказе); 10. Ночь. Тристан и Изольда встречают в лесу отшельника; 11. Мельница шумит; 12. Отшельник говорит.

Каждая из остановок, станций цикла кажется произвольной. В выборе эпизодов мы не найдем ничего из того, что предположительно могли бы ожидать. Пожалуй, кроме той ключевой для повести сцены, когда король Марк застает Тристана и Изольду спящими: да и здесь нет ни спящих, ни сцены, на которой появился бы Марк, а есть полубезумный шепот короля, конь и ниоткуда взявшийся олень.