Постмодернизм, или Культурная логика позднего капитализма

Если значением слова является его употребление, лучше всего можно понять «тотализацию» у Сартра через ее функцию, которая состоит в том, чтобы объединять, находя наименьший общий знаменатель, две родственные разновидности человеческой деятельности — восприятие и действие. Молодой Сартр уже объединял эти виды деятельности за счет одной из их основных черт, подводя их под понятие отрицания и ничтожения (neantisation), поскольку, в его трактовке, и восприятие, и действие являются формами, в которых действительно существующий мир отрицается и превращается во что-то иное (трудности в обосновании этого тезиса в случае восприятия или познания в определенной мере обуславливают задачу его ранней важной книги «Воображаемое»). «Ничтожение» для Сартра периода «Бытия и ничто» уже было, так сказать, тотализирующим понятием, поскольку оно нацелено на объединение двух областей, созерцания и действия, с прицелом на растворение первой во второй. Это подкреплялось позднее предложенным эквивалентом — «праксисом», под который также подводятся восприятие и мышление (за исключением достаточно специфичных буржуазных попыток избежать в обеих областях этого унизительного подведения под понятие). Остаточный образ гештальт-психологии поможет определить преимущества нового термина — «тотализации — как эквивалента собственно «праксиса»; бесспорно то, что понятие это в какой-то мере вводится для того, чтобы подчеркивать унификацию, свойственную человеческому действию; а также то, что ранее называвшееся отрицанием может также рассматриваться в качестве формирования новой ситуации-унификации конструкта, связывания новых идей со старыми, активного закрепления нового восприятия, будь оно зрительным или слуховым, его намеренного преобразования в новую форму. У Сартра тотализация, строго говоря — это процесс, в котором агент, активно вовлеченный в процесс, отрицает конкретный объект или элемент и встраивает его в более обширный осуществляющийся проект. В философском смысле, если исключить реальную мутацию человеческого рода, трудно представить, как человеческая деятельность на третьей или постмодернистской стадии капитализма могла бы избежать или уклониться от этой весьма общей формулы, хотя некоторые из идеальных образов постмодернизма — и, прежде всего, шизофрения — явно рассчитаны на то, чтобы опровергнуть ее и выступить в качестве чего-то не присваиваемого ею и не подводимого под нее. Что касается «власти», так же ясно, что праксис или тотализация всегда нацелена на достижение хрупкого контроля или же выживания еще более хрупкого субъекта в мире, который в иных отношениях абсолютно независим и не подчиняется ничьим капризам или желаниям. Я думаю, можно доказать то, что безвластные не хотят на самом деле власти, что «левые хотят проиграть», как однажды сказал Бодрийяр, что в таком коррумпированном мире провал и слабость более аутентичны, чем собственно «проекты» и «частичное суммирование». Но я сомневаюсь в том, что у многих людей на самом деле есть такое чувство; чтобы такой установкой можно было действительно восхищаться, ее следовало бы довести до абсолютного уровня буддизма; и в любом случае, конечно, совсем не такой урок преподнесла нам кампания Джексона. Что касается всех этих ужасных картин из романа «1984», в период Горбачева они кажутся еще смешнее, чем раньше; можно по крайней мере сказать, что это сложное занятие — на одном дыхании объявлять о смерти социализма и публиковать леденящие кровь известия о его тоталитарной кровожадности.

Враждебность к понятию «тотализации», следует, таким образом расшифровывать, скорее всего, как систематическое отвержение понятий и идеалов праксиса как такового или же коллективного проекта[283]. Что касается его очевидного идеологического родственника, то есть понятия «тотальности», позже мы увидим, что его следует понимать как философскую форму понятия «способа производства», избегание или исключение которого также является стратегической для постмодерна задачей.