Постмодернизм, или Культурная логика позднего капитализма

Итак, проблема, какова бы она ни была, будет двусторонней: она будет полагать свое собственное внутреннее содержание в качестве проблемы или дилеммы, но также поднимать вторичную проблему (предположительно, однако, «такую же» и совпадающую с первой) репрезентации самой себя как собственно проблемы. Позвольте мне теперь догматически и аллегорически, совершенно априорно, сказать, что я думаю о существе этой проблемы. Мы отказались от представления Макрэ-Гибсона о том, что дом символическим образом закрепляется в своем пространстве, то есть в Санта-Монике и одновременно в отношении к морю и городу за ним, к гряде холмов и другим ответвлениям города на побережье[161]. Наш теоретический отказ основывался на убеждении, что место в этом более простом феноменологическом или региональном смысле в современных США более не существует или, говоря точнее, оно существует на гораздо более слабом уровне, будучи нагруженным многими другими, более мощными, но также и более абстрактными пространствами. Под ними я имею в виду не только сам Лос-Анджелес, представляющий собой новую гиперурбанистическую конфигурацию, но также и все более абстрактные (коммуникационные) сети американской реальности за пределами города, чьей конечной формой является силовая сеть так называемого мультинационального капитализма. В качестве индивидов мы постоянно пребываем одновременно во всех этих пересекающихся измерениях и вне их, и именно поэтому чрезвычайно проблематичным становится прежний тип экзистенциального позиционирования нас самих в Бытии — человеческого тела в естественном ландшафте, индивидуума в прежней деревне или органическом сообществе и даже гражданина в национальном государстве. Говоря о более ранней стадии этого исторического упразднения места, я счел полезным сослаться на ряд некогда популярных романов, которые сегодня читают мало и в которых (в основном они посвящены периоду Нового курса) Джон О’Хара картографирует постепенное расползание власти вокруг маленького города, но также прочь от него, поскольку такое распространение переходит на более высокие диалектические уровни государства и в конце концов федерального правительства. Если бы мы представили, как эта миграция проецируется ныне на новый глобальный уровень и на нем усиливается, можно было бы достичь нового, более отчетливого ощущения проблем современного «картографирования» и позиционирования прежнего индивида в этой системе. Эта проблема все еще остается проблемой репрезентации, а также репрезентабельности: мы знаем, что запутались в этих все более сложных глобальных сетях, поскольку мы ощутимо страдаем от корпоративного пространства, проникшего во все поры нашей повседневной жизни. Однако у нас нет способа помыслить его, смоделировать его, пусть и абстрактно, представить его нашему умственному взору. В таком случае эта «когнитивная проблема» — вещь, которую надо продумать, невозможная ментальная загадка или парадокс, данный на примере крутящегося кубика. И если отмечается, что куб здесь — не единственная новая пространственная интервенция, и что мы пока не сделали никакого интерпретативного допущения относительно стены или ограды из гофрированного металла, я замечу, что две этих черты и правда характеризуют проблему мышления современной Америки. Гофрированный алюминий и обтянутый рабицей навес — это, надо думать, хлам и присутствие третьего мира в современной американской жизни — производство бедности и нищеты, люди, лишенные не только работы, но и места проживания, бомжи, отходы и промышленное загрязнение, прозябание, свалки и устаревшие машины. Все это, конечно, вполне реалистическая истина, неизбежный факт последних лет сверхгосударства. Когнитивная и репрезентационная проблема возникает тогда, когда мы пытаемся соединить эту вполне ощутимую реальность с не менее очевидной иной репрезентацией США, которая расквартирована в ином, совершенно не связанном с первым отделении нашего коллективного сознания, а именно с постмодернистскими Соединенными Штатами поразительного технологического и научного развития; с самой «передовой» страной в мире, во всех научно-фантастических смыслах и коннотациях этой фигуры, поддерживаемой непостижимой финансовой системой и сочетанием абстрактного богатства и реальной власти, в которое мы тоже верим, хотя многие из нас на самом деле не знают, что оно может собой представлять или на что оно похоже. Таковы две эти антитетические, несоизмеримые черты абстрактного американского пространства, пространства сверхдержавы или современного мультинационального капитализма, которые отмечены кубом и стеной (в отсутствие каких-либо вариантов для их репрезентации).