Постмодернизм, или Культурная логика позднего капитализма

Обсуждение четырех стадий в «Капитале»[213] следует также отличать от «конструирования» так называемой трудовой теории стоимости, которая, следуя Адаму Смиту, отождествляет стоимость произведенного товара с объемом рабочего времени, в нем содержащимся. Весьма интересный вопрос — в какой мере эта теория предполагает определенную антропологию или сводится к ней (в том смысле, в котором ее могли бы разоблачить Альтюссер или сам де Ман); однако производство — это другая сторона или измерение феномена «формы стоимости», который нам здесь важен; оно обосновывает рынок и обмен, достигая кульминации в появлении той странной вещи, которая называется деньгами.

С языковой или «риторической» точки зрения, анализ Маркса продвигает исследование «метафорического отождествления» намного дальше — заводя его в чащобы и сложности, — чем анализ Руссо (или де Мана, для которого метафора оказывается здесь лишь отправным пунктом и актом, обеспечивающим его интерпретацию). Маркс пытается остранить, или, если угодно, «сделать чуждым» тот вроде бы естественный акт, в котором мы сравниваем предметы разных типов друг с другом и даже иногда обмениваем их, словно бы они в каком-то смысле были одними и теми же. Следовательно, тайна заключается в самой попытке вообразить, что фунт соли мог бы иметь нечто общее с тремя молотками и что есть определенный смысл утверждать, что они в каком-то плане «одно и то же». Маркс заостряет проблему, выделяя два предмета, которые в принципе более близки друг к другу, а именно «двадцать аршин холста» и «один сюртук», предположительно тот самый сюртук, который был сделан из указанного холста. Этот выбор, конечно, нужен, чтобы заложить несколько иную проблему производства новой стоимости, которая далее в «Капитале» выступает центральным вопросом.

Мы, очевидно, снова попали в царство метафоры, поскольку, конечно, именно так мы должны назвать такого рода отождествление двух предметов друг с другом, если отождествление немыслимо или остается тайной либо если оно не может оправдываться понятийной причиной. Мне кажется, что и у Маркса полагание эквивалентности остается в этом смысле немыслимым, пусть даже оно может получить объяснение (отсюда трудовая теория стоимости) в структурном и историческом отношениях, которые отличаются и явно превосходят скорее уж мифические «объяснения» в категориях исключительно страха или слабости, как у Руссо или Адорно. Следовательно, в определенном смысле Марксов анализ эквивалентности полностью совместим с риторической концепцией де Мана: рассмотрение этого первичного метафорического насилия, которым постановляется, что два товара суть «одно и то же», в категориях языковой функции собственно тропа — это, несомненно, ценное обогащение схемы Маркса. Но Маркс, в свою очередь, неожиданно добавляет кое-что к языковой концепции своим «объяснением», своим рассказом о процессе возникновения стоимости (и то, какое положение это «кое-что» могло бы занимать в схеме де Мана, можно определить лишь сравнением «повествования» Маркса с «историей» «рождения аллегории из первичной метафоры» у де Мана, которую мы здесь пока еще не обрисовали).