Постмортем

Посреди кладбища, окружённый руинами древних усыпальниц, рос дуб. Невероятно огромный дуб, дуб, в сравнении с которым все остальные дубы казались не такими уж и дубами. Для того, чтобы описать его, потребовалось бы несколько страниц, заполненных эпитетами, призванными показать, каким он был корявым, мрачным, уродливым и контрастирующим со всем вокруг. Это дерево помнило и первых жрецов, которые совершали у его корней дикие варварские обряды, и первых лицензированных некромантов, которые совершали те же обряды, только в менее странной одежде, со скучающим выражением лица и без последующих оргий.

И сейчас у подножия этого древнего исполина, накрывшего кладбище своей кроной, разливался свет настолько яркий, прекрасный и чистый, что у стороннего наблюдателя не осталось бы никаких сомнений — перед ним абсолютное зло, потому что лишь у абсолютного зла хватило бы нахальства напялить на себя столь безупречные в своей непорочности одежды.

Свет этот исходил от белого платья безликой призрачной девушки с длинными волосами, которые красиво и плавно развевались в воздухе, словно водоросли, подхваченные подводным течением. Из этого же платья вырастали ленты полупрозрачного тумана, которые обвивали зависших над землёй гвардейцев и очень недовольную Жозефину. Последняя упрямо пыталась вырваться несмотря на то, что Тальф строго-настрого запретил ей это делать.

Щупальца (именно так назвал бы их Тальф) поменьше оплетали ветви дуба и тянулись к другим деревьям, едва заметно пульсируя и поблескивая в высокой траве.

Девушка, изгибаясь как лента гимнастки, легко и грациозно скользила в воздухе от гвардейца к гвардейцу, заглядывала в их белые глаза, касалась бледными ладонями осунувшихся лиц и долгими страстными поцелуями впивалась в тёмные, почти чёрные губы. В эти моменты из глаз и рта очередного громилы шёл странный белый дымок, а в голове Тальфа звучал негромкий женский стон, которым можно было иллюстрировать значение слова «сладострастный».

— Пошли на кладбище, Тальф, — пробубнил молодой человек, передразнивая Жози, которая в этот момент изо всех сил брыкалась и пыталась укусить туман. — Вызовем мертвяка, поболтаем…

Парой часов ранее они с принцессой собирались вызвать духа подревнее и поболтать о старых временах. Для Тальфа это было полезной практикой, а для авантюристки Жозефины — развлечением. Кто же знал, что вместо безобидного призрака появится жуткая тварь?

Обычно дикие привидения сидели себе спокойно в заброшенных зданиях и лишь изредка подвывали, отпугивая мародёров и искателей приключений — потому что сами побаивались неадекватных живых, от которых можно ждать любой гадости. Некоторых духов удавалось приручить — и садовник в доме магистра Хейлера был тому примером.

Но попытка приручить Невесту не привела бы ни к чему, кроме медленной и болезненной смерти, смягчённой каким-нибудь блаженным наваждением. У Невест не было разума — только неизбывная тоска без конца и края, чёрный холод в душе и неутолимая жажда любви и тепла. Причём отсутствие разума в данном случае было не наказанием, а наградой, единственным, что могло облегчить участь несчастной души, с которой при жизни произошло нечто, что лучше не знать ради здорового сна и веры в людей.

Для начала — защитный круг.

Выбрав участок почище, юноша быстро высыпал на землю весь оставшийся у него толчёный кварц. Круг получился отличный: чаще всего было достаточно лишь обозначить линию, но Тальф решил, что в нынешней ситуации лучше перебдеть, чем недобдеть, и насыпал кристаллов от души, с горкой.

Теперь печать.

Из сумки появился свёрнутый кусок холстины, который молодой человек расстелил на траве рядом, стараясь не слушать, как в его голове девичий голос жарко шепчет: «Я так скучала по тебе!.. Иди ко мне скорей, любимый, я не могу больше ждать». В полутьме можно было заметить, что на ткани вышита сложная печать — сплошь углы, круги и тревожно знакомые символы, взгляд на которые вызывал тревогу: казалось, буквы шевелятся и видоизменяются, стоит лишь отвести глаза.

Ну и, разумеется, зелье.

Молодой человек крепко сжал в ладони прохладную склянку и собрался приступить к изгнанию, как вдруг услышал хрип одного из гвардейцев. Невеста застонала и сыто заурчала, а здоровяк несколько раз дёрнулся, словно в припадке, но быстро замолк и обмяк.

«Опоздал!» — мысленно взвыл Тальф и бросился к ближайшему щупальцу тумана, которое обвило старую высокую берёзу с почерневшим у земли стволом. В сапогах мерзко захлюпало, с лица никак не получалось смахнуть паутинку, а накидка цеплялась за всё подряд, будто не желая приближаться к призраку, но некромант этого не чувствовал — все его мысли и ощущения были сосредоточены в ладони, которая стискивала гладкий стеклянный пузырёк. Юноша нёс его в вытянутой руке, как собственное пламенеющее сердце.

— Ай! — увернуться от щупальца, которое почуяло живую душу и потянулось к Тальфу. — Ой!..

Снова хрип — от смертельного поцелуя задёргался ещё один гвардеец.