Постнеклассическое единство мира

Выполнение правила, – это практическое действие; реализация правила – это практическая интерпретация. Уже у Витгенштейна вполне определенно сказано: «Следовать правилу, делать сообщение, давать задание, играть партию в шахматы – все это практики (применения, институты)» [109, с. 162]. А значит, необходимо рассмотреть практическую деятельность с точки зрения правил и их воплощения.

Характерно, что Бурдьё, строивший свою социологию именно как изучение практик, обнаруживает, что практическая правилосообразность – практический смысл – принципиально отличается от теоретических моделей исследователей: «В наиболее парадоксальном свойстве габитуса – невыбираемом принципе всякого „выбора“ – кроется разрешение парадокса об информации, необходимой, чтобы уйти от информации» [78, с. 119][318]. Отсылка к формальным правилам оказывается способом самооправдания своих действий. «Подобно тому как при обучении теннису, игре на скрипке, шахматам, танцу или боксу приходится разлагать на отдельные позиции, движения или удары такие практики, где все эти искусственно выделенные элементарные частицы поведения интегрированы в единстве организованной и целенаправленной практики – так же и информаторы склонны излагать нам либо общие правила (всегда с исключениями), либо особо примечательные „приемы“, не будучи в состоянии теоретически освоить ту практическую матрицу, что способна порождать все эти приемы, и владея этими приемами лишь на практике… Наиболее хитрая ловушка состоит здесь в том, что агенты охотно прибегают к двусмысленному языку правил (грамматическому, моральному или юридическому), дабы объяснить социальную практику, подчиняющуюся совсем иным принципам, и тем самым скрывают от самих себя, в чем истинная суть их практического умения – это ученое неведение, т. е. особый способ практического знания, не включающего в себя знание своих принципов» [78, с. 200–201].

Таким образом, отсылка к правилам сама тоже включается в практики действия. «Не следует забывать, что составной частью в полную характеристику социальной реальности входит и официальная характеристика реалий, что у этой воображаемой антропологии имеются вполне реальные последствия: можно отрицать за правилом ту действенность, которую приписывает ему юридизм, но только не игнорируя при этом, что бывает ведь и выгодно действовать по правилам, и эта выгода может лечь в основу стратегий, направленных на приобщение к правилу, на заключение союза с законом, т. е. как бы на то, чтобы переиграть группу в ее собственной игре, представив свои интересы в неузнаваемом обличье ценностей, признанных группой. Стратегии, прямо нацеленные на ту или иную первичную выгоду (скажем, на получение социального капитала благодаря удачному браку), часто сопровождаются стратегиями второго порядка, направленными на то, чтобы видимым образом удовлетворить требованиям официального правила и тем самым не только удовлетворить свой интерес, но и снискать престиж, который повсеместно приносят поступки, лишенные какой-либо видимой детерминации, кроме соблюдения правил» [109, с. 214]. И в этом смысле одно и то же действие вполне может одновременно следовать различным правилам.

На примере известной притчи о строительстве Шартрского собора М. А. Розов демонстрирует, как различные социальные эстафеты, предполагающие следование различным правилам, могут при определенных условиях согласовываться и выполняться одним поступком. «Спросили трех человек, каждый из которых катил тачку с камнями, что они делают. Первый пробормотал: „Тачку тяжелую качу, пропади она пропадом“. Второй сказал: „Зарабатываю хлеб семье“. А третий ответил с гордостью: „Я строю Шартрский собор!“… У каждого из опрошенных мы наблюдаем один и тот же набор действий. Иными словами, с точки зрения физики или физиологии они делают одно и то же. Однако деятельности их существенно различны, ибо различны цели и лежащие в их основе ценностные ориентации. …В каждом акте деятельности можно выделить по крайней мере два результата: основной, т. е. продукт деятельности, и побочный. Меняя их местами, мы получаем рефлексивно симметричные акты, которые взаимно преобразуются друг в друга путем рефлексивной ценностной переориентации… До поры до времени они эмпирически неразличимы, но становятся явными, когда симметрия нарушается» [443, с. 5–6]. Тем самым следование различным правилам оказывается практически достижимым. Впрочем, пока рефлексивная симметрия сохраняется, для внешнего наблюдателя будет невозможным определить, какому именно правилу в рамках соответствующей эстафеты происходит следование.