Постник Евстратий: Мозаика святости

Уходили подалее в Киев и к ляхам. Деньги давали возможность столковаться хоть с печенежской ордой, хоть с половецкой ватагой. На Березани, в Олешье находили проводников, текли по Днепру, по Славутичу шустрые струги, везли скарб и людей. Выть не выли, боялись. Ой, как свежо было в памяти буйство смерти на пасхальные дни иудеев. Триста душ полегло мужиков, триста душ. А сколько жён и детей посекли, хорошо, что не до смерти. Отлежались битые плетками, торопили людей уходить из Херсона.

И ушли, не дожидаясь пасхи людей православных: а вдруг кто из них возгорится на праздник вновь им напомнить про недавний шабаш?

Вернулся стратиг из столицы, быстро и организованно проблему решил: изо всех ворот, чтоб не толпились, не давили друг друга несущие ноши тяжелые люди, из всех ворот выпускали евреев. Стражники молча смотрели, как мимо текут струйки народа, не вмешиваясь в эту непонятную им толчею. Наёмники из славян, пара варангов, местные парни из деревенек-климатов, экзотичные половцы, всем им до иудеев дела не было вовсе: уходят, пускай и уходят.

Стратиг также просто решил проблему квартала. От пожаров с дромонов, землетрясения мало что оставалось от иудейских домов, но пара-тройка домов оставалась целехонькими.

Желающих поселиться «на дурака», на готовое, всегда много найдется, пойдут ссоры, раздоры, и потому решение было принято единственно правильным: отдали дома богадельням.

Большой город быстро воспрял после моря горящего, землетрясения и огненных колесниц с небесного града: хлопоты жизнь отнимают, но не дают долго страдать. Чистился, строился город, чистились люди на Пасху духом своим.

И потому не забыли про чудесное море, и потому подошли нескончанным потоком к Западной сопке.

Море бурлило, море кипело! Не отдавало жертвы своей людям никак, и долго ныряли отважные люди. Некоторые даже пришли из Симболона, где множество рыбаков проживало. Вот такому-то рыбачку и повезло! С торжествующим криком метнулся на берег, издалече крича: «я нашёл, я нашёл!», ударяя на «я».

Извлекли тело из моря, отслужили молебен. Служил сам Захария и черноризцы его. Отцы Владимир да Василий помогали греку-монаху. Черноризец умел службу править по-честному. Благодать от молитв возносилась до неба, люди поплакали, да порадовались, что душа чистого вознесися на небо.

Там же Захария и предрешил исход дела: тело вернуть в стольный Киев, в монастырь, что в Печерах. В сопровождении, конечно!

Желающих отбирали на месте. Отозвались и Волк-Михаил, и Иаков, крепко державший за руку невесту, и сотня других, верящих в Бога. Охрану-сопровождение наняли половецкую во главе с юным ханом Атраком, честным и храбрым.

И пошел путь – домой!!!

Стратиг было собрался команду над шествием скорбным отдать катепану, да тот взбрыкнул от сердца: до самого донышка злобного сердца, до мельчайших крапинок чёрной души проникла обида. Он опять вечно второй, опять вечно второй, и, как ссылка, в далекую Русь везти скорбное тело.

Как только вернулся стратиг живым и здоровым из Константинополя (как порешал все вопросы Херсона, один знает Бог!), так немедленно принял работу: вода, грязные стоки, хлеб, рынок, охрана – забот столько, не перечесть. Не хватало суток, и рук не хватало. Заботы эпарха поневоле взял на себя, пока изберёт эпарха народ, сколько воды утечет, а работать то надо сегодня, сей час и сей миг.

Знал базилевс, что ради спасения жизни, ради спасения собственной шкуры стратиг будет делать за ничтожную плату всё, что скажет ему царственнородный владыка византийских владений.

И старался стратиг совершать ежедневно многотрудные подвиги, ставя Херсон на должный, бывший некогда уровень. Вредил катепан, не хватало умелого в целом организатора эпарха, казнённого принародно.

Но учился стратиг делать дела, как делал дела базилевс: себя не щадить, народ не щадить, и работать, работать, работать. Приползал домой чаще к утру, валясь на роскошь кровати, не успевая даже успеть насладиться кедровым ароматом кровати и лаской жены.

А Демитра после того, как вернулся стратиг, вела себя гордо и непреклонно: поступок спасения бедненькой, славненькой Мириам так поднял её в глазах горожан, что стратигу пришлось преклониться пред ней, будто ровно как перед иконой.

Торжествовала гордая патрицианка, улыбалась униженному перед ней супругу: уж она понимала, каково досталось ему остаться живым, побывав в руках-лапах царственного льва Алексея Комнина.

Гордячка даже просила проезжавшего мимо Херсона иконописца сделать картину, воспроизвести, как она подарила оклад, жертву делая храмам тысячелетней империи. Но у стратига хватило разума, сил сотворить скандал в собственном доме: побил пару горшков, разбил драгоценные вазы. Почти бабий поступок возымел свое действие: патрицианка успокоилась тем, что усердно взяла на себя дополнительно хлопоты по отправке скорбной процессии в Киев. Прошлась по рядам рынка-базара, обложила данью купцов, и поезд отправлен был в срок, надлежаще экипированным.