Постник Евстратий: Мозаика святости

Еще примеры? Пожалуйста! Постился Илья и взят был на небо, и, самое главное, что хочу донести до тебя: постился Господь сорок дней. И потому эти сорок быстрых дней нам завещаны Господом нашим, Иисусом Христом».

Первого дернуло, как будто током: подорвался, поскользнулся на стертой ступеньке и подскочил, только что не вплотную, ко второму спорящему с ним, таким знающим фарисеем.

«Иисус? Ты сказал, Иисус? Неудачный пример, весьма неудачный. Моисей, что ж, я согласен. Мать Самуила, само собой. Я даже добавлю еще примерчик: постились ниневитяне и тем самым от гнева избавились Божьего. Или вот ещё один из примеров: постился Даниил, и великое видение сподобился видеть. Живые примеры записаны в Вечной книге», – и снова поднял безукоризненный палец.

А твой Иисус? Кто видел, как Он постился? Кто подтвердит?»

Второй улыбнулся только глазами: «Пойми, Бог поругаем не бывал и не будет. Вам, иудеям, нужны доказательства всему и всемя? Умное племя погрязло в законах. Пойми, есть буква и дух. Буква для вас. Дух же – для нас! Потому и молитва…»

Но далее прервал его искуситель.

Тут я впрямую назову того, кто в образе Фанаила мучил Евстратия. Искуситель вошёл в тело ростовщика, и искуситель теперь, практически напрямую вёл диспут с подобием Бога, со смертным, с человеком.

Итак, прервал Фанаил измождённого и возопил: «В чём я сущ? Я горжусь, что неуклонно мной соблюдён наш закон. Безукоризненно, именно без укоризны любого из фарисеев, книжников и раввинов я соблюдаю закон. А как соблюдаю? Я его исполняю».

Узник (устало): «Павел апостол, подметил, что ни моральное зло, ни лежащий в основе его всякий грех в мир не вошли бы, если не даден был человеку закон. «Что же скажем? Неужли грех от закона? Никак, но я не иначе узнал грех, как посредством закона, ибо я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил «не пожелай». Но грех, взяв повод от заповеди и закона, произвёл во мне всякое пожелание, ибо без закона грех мёртв.» Слова апостола-пастыря тебе хочу донести, пойми хотя бы крупицу истины нашей, не вашей.

Я так понимаю, Павел нам доносил до нашего сердца, что всякая заповедь, всякий закон, данные нам для блага, для нашего блага, являются испытанием воли-свободы. Злые силы, духовные силы, искушают тебя и меня, прельщают картинами иллюзорного блага. Не всякий может так запросто-просто уйти от соблазна, потому в подкрепление сил я и ушёл от соблазна грехов в пещерку свою во имя свободы, Богу служению суть.

Длинный свой монолог узник продолжил, передохнув. «Мыслю я так, что не только через нарушение любого закона, но парадоксально звучит, и через самое что ни на есть безукоризненное его исполнение человек попадает под власть сил. Очень злых сил, я разумею.

Разве я удивлён, разве ты удивлён, что Господь наш, Иисус Христос свой праведный гнев обращал не на грешников, а на будто бы праведников-фарисеев, которые абсолютно беспрекословно и безукоризненно исполняли закон, прежде всего заповеди Моисея.

Почему Спаситель был так непреклонен, будучи милостив к грешникам и блуднице, мытарю и рыбакам?

Я на примере тебе приведу, близком к тебе. О субботе. Почему ценна заповедь о субботе? Потому что Богом дана. Но представлю себе, что забуду Его, перестану видеть Его, любить как Отца, а всей душой прилеплюсь только к словам, к текстам заповедей Его. Станут они злом для меня, хотя сами по себе и добром суть их, и не перестанут хорошими бысть. Тогда празднование субботы будет кумиром, потому станет для человека только заповедь, а не веяние Воли Божьей. И уходит человек с Божьей стези на идолопоклонскую, как и стало у Вас, иудеев.

Ведь некогда стали вы поклоняться тельцу, забросив, отринув заповеди, данные Моисею. Скажешь, не так»?

Первый молчал: чем крыть на голую правду?

Узник продолжил: «В чём заблуждение? Поскольку утверждение, что заповедь о субботе правильна есть без оглядки на веяние Божьей Силы, пленяешься сам себе. Тогда всякое правило нравственности и их совокупность становятся самодавлеющими по той простенькой по причине, что я так решил. И начинаешь поклоняться кому? Да себе, драгоценному»!

Первый дёрнулся, понял намёк, но не прервал мудрости суть.

Второй тихо продолжил длинную речь. Видно было, как он устал: старое заикание, давно, ещё с детства пришедшее со смертью родителей, всё сильнее сказывалось на темпе речи. Но он, превозмогая своё неумение в красноречии, продолжал, а первый привык, пообвыкнув к такой странной подаче словесного материала.

«Чем выше предмет твоего увлечения, тем больше соблазн, и тем более тропинка опасней. Свернул ты с дороги, широкой, протоптанной, свернул на тропинки извилистый путь, не приводящий к спасению. И чем чище живёшь, тем глубже, опаснее и неискоренимее страсть поклонения к себе самому. Вот почему наш Апостол (Павел-Савл) сказал: «Сказываю вам, что там на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии». От себя, грешный, добавлю: есть глубокая разница, пропасть между законом и справедливостью, целая пропасть.