Постоянство хищника

У Хлои этого таланта не было. Обезболивающие притупляли физические ощущения, она могла перевернуться в постели, не морщась, не чувствуя ни жжения в промежности, ни тошноты, которую вызывал у нее Огрызок. Но она беспокоилась о будущем. Об отношениях с мужем. Как они с Арно справятся? Что будет с их сексом? Хлоя не была готова обсуждать эту тему. Она боялась худшего. Нужно дать себе время.

Хлоя протянула руку к Луизе, чтобы погладить краешек платья.

Ей хотелось посадить дочь в кокон, сотканный из любви, доброты, надежды и прочности семейного уклада. Чтобы с Луизой никогда ничего не случилось. Пусть она будет защищена навсегда и от всего. Хлою начинало тошнить при мысли, что дочь когда-нибудь столкнется со злом этого мира. Только не она. Только не ее Луиза.

Они с мужем будут растить ее, отдавая лучшее, что в них есть. Девочки ни в чем не будут нуждаться. Вера в себя, уважение к другим, любознательность, доброта, но не наивность. И конечно, любовь.

Море, океан любви. Пусть захлебнутся любовью и растут под солнцем улыбок.

Такова ее миссия. Именно поэтому она должна себя перестроить. Ведь теперь она знает, что таится в темных углах этого общества. Она испытала на себе все ужасы темной стороны человека. А тьма распространяется, как вирус: одно развращенное сердце заражает другое.

Вот так и выжило зло в цивилизации. Прячась в потемках искалеченных душ. А затем побуждая их вредить другим. Откуда оно взялось изначально? Этого Хлоя не знала. Зато была уверена, что оно живет лишь потому, что заразно.

«Изолируйте его, не позволяйте порочным людям распространять его – и увидите, как оно исчезнет», – повторяла она себе, когда рассеялся первый туман пережитого ужаса.

Со злом нужно бороться, как с эпидемией вируса, от которого не существует вакцины: сдерживать любыми способами, дать ему самоуничтожаться, пока он не лишится ресурса для распространения. Когда последний очаг погаснет, зло будет побеждено. Навечно.

– В твоей книге нет картинок, – пожаловалась Луиза.

Хлоя схватила ее, прижала к себе и поцеловала в шею, а девочка со смехом вырывалась.

Дверь открылась, и на пороге появились Арно с Алисой. Они хохотали. Войдя в палату, они успокоились, Арно подошел к кровати жены и погладил ее по лбу. За несколько дней он постарел на десять лет. Ничего страшного. Хлоя накрыла его руку ладонью.

Ее семья будет бороться и восстанавливать свою жизнь. Будет нелегко.

Алиса поцеловала руку матери и устроилась в кресле, чтобы полистать детский журнал, который принесла с собой.

– Мне скучно! – пожаловалась Луиза.

Мы справимся, пообещала себе Хлоя.

65

Джонни Симановски похоронили при полном равнодушии окружающего мира. Никто не пришел его проводить.

Все члены семьи находились в предварительном заключении, а друзей и знакомых у него не было.

Могила была небольшой, несмотря на габариты покойного, на надгробном камне не было ничего, кроме фамилии и дат жизни, – ни теплых слов, ни рисунков, ни фотографий, ни религиозных символов. Жесткий минимум.

Единственными свидетелями того, как экскаватор бросал на дно ямы ковши земли, были две японские сакуры, которые расцвели раньше обычного, в середине апреля, в нескольких метрах от могилы на краю кладбища. Два великолепных воздушных облака розового и белого цвета придавали пейзажу, здесь довольно унылому, неповторимую живость и красоту. Как проблеск надежды в серости дня.

Когда могилу засыпали, внезапно налетел ветер – яростный порыв из ниоткуда пронесся по могиле, а затем тряхнул хрупкие ветки сакур.

Все нежные лепестки мгновенно осыпались. Большинство упало на землю под деревья, другие закружились в воздухе, гонимые ветром, и затерялись где-то вдали.

Антони Симановски и его детей, в том числе Ксавье Баэрта, будут судить. Всех. Установить меру ответственности каждого сложно, если вообще возможно, но правосудие сделает все, чтобы они получили заслуженное наказание. Некоторых, прямо скажем, осудят на минимальные сроки, но символика тоже имеет значение. Хотя бы чуть-чуть.

Антони Симановски повесился в камере на простынях в тот день, когда смог достать зеркало. Он поставил его перед собой, чтобы видеть, как умирает. Перед этим записал по памяти «Рандеву со Смертью» Алана Сигера, сложил листок и спрятал его в ботинок. Было решено, что сына он назвал в честь Сигера, а не в честь Кардека, как предполагал Гильем.

Антони Симановски молчал тогда на допросе с жандармами и после тоже ничего не рассказал. Навязчивая идея таких эгоцентриков – держать руку на пульсе до последнего, до самого ухода со сцены.

Никто из Симановски не собирался признаваться, в этом не было сомнений, порочное наследие наложило на них печать молчания. Придется довольствоваться выводами жандармов, особенно Люси и Людивины.