Посторонним В.

Шикарно, выразительно шурша гравием, откуда там гравий, такси подкатило к мрачному (особенно в декабрьской темноте) зданию Больницы. Я выползла из машины, утвердилась на пустом просторном крыльце. Мраморном. Как приятно видеть проект «национальное здравоохранение» в действии: мало что может обрадовать тяжелобольного больше, чем мраморное крыльцо. Такое приятно скользкое, убедительно твердое.

Чтоб совсем не загрустить, очередной раз приложилась к коньяку. Вот она, моя фляжечка, привет-привет. Зажмурила глаза. Зажала ладонями уши. Симулировала отрыв от реальности. Роскошно было бы написать: открыв глаза, увидела В., стоящего с букетом, допустим, роз. Не люблю цветов, тогда вот лучше: с коробкой конфет наперевес. «Рафаэлло, это может быть только от него».

Ничего похожего я не увидела. Кругом не было ни одного человека, ни даже одной собаки, хотя собаки бы меня не порадовали однозначно. В детстве на меня немного напала собачка, цапнув за коленку, я орала так громко и продолжительно, что, когда мама пришла спустя время спрашивать у собачкиной хозяйки насчет бешенства, та грубовато ответила, что из нас с собакой бешеная я. В чем-то, может быть, она и…

А В. подошел минут через пять, наверное. Вывернул откуда-то из-за угла, в рыжей куртке поверх халата. Белого. Куртка немного подсвечивала в темноте, было красиво. Сказал:

– А у меня возникло какое-то призрачное, мистическое чувство, что найду тебя где-то здесь!

И засмеялся. Смеялся он здорово.

Потом наклонился ко мне и поцеловал в нос:

– А кто это здесь так приятно пахнет пивом? Это кого сейчас доктор Айболит поругает за злоупотребление спиртными напитками?

– Злоупотребления? – возмутилась я. – Злоупотребления? Я пиво-то, может, и бутылки не допила, а если решилась на пару глотков коньяка, то только для поддержания теплового равновесия… чтоб не замерзнуть здесь… в лесу.

– В лесу? – обиделся он. – Да это географический центр города, чтоб ты знала. Да к нам из Швеции Кронпринц приезжал на днях, с визитом. Остался доволен, между прочим. Поехал бы он тебе в лес!..

Я сделала несколько шагов, убедительно покачнулась, пряча фляжку в пуховиков карман. В. поймал и установил меня.

– Идет бычок, ша-та-ет-ся… – вкрадчиво проговорил он.

Потом замолчал. Не шутил. Не смеялся. Просто смотрел.

04.00

Завтра ведь мой очередной визит к Вам, доктор. Все думаю.

Самое сложное – это с самого-самого низкого низа, казалось бы, оврага, с нижней точки синусоиды, параболы, глубины Мариинской впадины вперить свои слепошарые блеклые глазочки в сияющие насмешливо и паскудно небеса и просто физически ощутить, что ни хрена это не конец падения, не дно, просто выступ по пути, и хуже может быть всегда, и тебе еще лететь и лететь, вниз-вниз, да здравствует белокроличья дыра, твоя личная излюбленная дорога; хорошо уметь перевернуться в полете, имея в виду приземлиться как-то более-менее на четыре лапы – женщина-кошка. А потом идти, прихрамывая, подволакивая одну из ног, лучше левую, в голос потешаясь над тем, что ошиблась в сотый раз, и заранее очень зная, что позволишь себе точно так же ошибиться и в сто первый, и в сто второй. И в сто третий. Если Бог даст.

24 марта

00.25

Утром Начальник Фединька бодро зашел в кабинет, где мы с Аленой и администратором Геной напряженно работали, не поднимая голов (трепались об общих знакомых). Вид у него был, как у прилетевшего вдруг волшебника в голубом вертолете, а голос – какой-то я бы даже сказала, игривый. В руках Начальник держал какие-то бумаги.

– А что это здесь у Федора Петровича есть для вас, тунеядцы? – приветливо улыбнулся он.

Мы с Аленой переглянулись. «Премия в размере оклада!» – просверкнуло в ее глазах. «В двух!» – захотела большего я. «Бонус по итогам года», – размечтался неадекватный Гена.

– Это то, о чем мы говорили вчера, – пояснил Начальник, – да-да, я свои обещания помню! Вот, принес! Как и обещал! Федор Петрович сказал – Федор Петрович сделал!

Лично со мной вчера Начальник говорил о теории фашизма, и я призадумалась.

– Ладно, не буду вас томить, – сжалился он, наблюдая за нашим тягостным недоумением, – вот, держите! Кто о вас позаботится-то, кроме меня! Читайте только вслух! Потом обсудим! Это приказ.

Широким жестом роскошно кинул бумаги веером на мой стол и вышел.