Посторонним В.

Правильно ли это, дорогая редакция? Ответьте, пожалуйста. Пиши про свидание с В., какая тебе редакция, матренаиванна.

02.00

После со мной и бутылкой коньяка на мраморном больничном крыльце, В. романтично взял меня за кончики замерзших пальцев и повел внутрь. Это было очень эротично, сгущающаяся темнота вокруг, новые неожиданные запахи, отступает холод и моя рука вложена в его руку, я немного поплыла, но В. громко и недовольно произнес: «Так, сейчас надевай вот здесь халат, будешь медсестра» «По глазки?» – пискнула я.

(Песня незабвенного Филиппа-блин-Киркорова: «Медсестра По Глазки в марлевой повязке», глупая Вера никак не могла уразуметь, что такое это самое ПОГЛАЗКИ, румынская фамилия медсестры?!)

Халат, протянутый В., был ужасен: в каких-то отвратительных пятнах, мятый, огромный, он абсолютно не соответствовал моим представлениям о собственном внешнем виде на свидании с возлюбленным мужчиной, и я закручинилась. В. же смотрел на меня небольшими голубыми насмешливыми глазочками, он так умел смотреть, специальным взглядом, как будто ставил на меня печать: вот здесь. И здесь. И потом еще воооот здесь.

И я взяла противный халат в отвратительных пятнах и надела противный халат в отвратительных пятнах, плюс он мерзко пах дезинфекцией.

«По крайней мере они его дезинфицировали», – уныло подумала я.

«Кажется, отлично скоротаю вечерок», – уныло подумала я.

В. рывком поднял меня на руки, он всегда с такой очевидной легкостью меня поднимал, было приятно, а я заботливо и кокетливо спрашивала: тебе не тяжело? не тяжело тебе? не надорвешься? ах, мои 45 килограммов – и усадил на перегородку, отделяющую гардероб от скамеечек и стульчиков, где больные и навещающие обязаны напяливать Синие Бахилы, и просунул руки мне под чужой дезинфицированный халат, под черный свитер, пахнущий ванилью и уткнулся своим носом, очень теплым, прямо в мой нос – очень холодный. «Дууурочка моя», – нежно проворковал он.

И засмеялся. Смеялся он здорово, я уже говорила, доктор?

В тот вечер мы к нему наверх не поднимались.

Любовь, дрянь, имеет несчитано определений, пресытишься существительными, возненавидишь прилагательные, устанешь от глаголов, захлебнешься местоимениями.

Я тебя люблю, говорю я, вру, потому что не знаю, что это такое. Стою, ноги на ширине плеч, руки опущены и чуть развернуты в локтях, пальцы вниз, ключицы параллельны полу, тронь меня – лопнет кожа и выбрызнет любовь, или что-то такое, что?

Мои губы расквашены бледно-розовым по лицу, серый глаз припух, сука, со сна, да и второй тоже, если я плачу, а я плачу, ты слизываешь со щеки – не слезы. Закрываю рот, поднимаюсь с коленей и утираю со лба – не пот. Выхожу из-за березового грязно-белого ствола, сплевывая через прореху выбитого зуба – не кровь.

Не стоит продолжать ассоциативный ряд, будет слишком физиологично, а я ведь про любовь.

Где она генерируется во мне, каким предательским органом, INTEL INSIDE, реакция трансплантант против хозяина, я имею право знать.

Ты улыбаешься и говоришь: а как же душа? – оставь, оставь. Ах, какая душа.

Я думаю, мозг. Я думаю, заглянуть. Я думаю, победитовым сверлом двенадцать аккуратных отверстий, ножовка по металлу, бережно снять черепную верхушку, как-то она называется? Купол черепа, может быть? Вот она, кора больших полушарий, серо-желтая и страшноватая, традиционно похожая на грецкий орех тоже изнутри, что? И вот в этой неопрятной массе моя любовь? – не может быть.