— Наташ, пойдем скорее, а то в самолет не пустят! — запыхавшаяся Галя, вырвавшаяся из крепких объятий моего друга, посылает мне воздушный поцелуй и тащит Наташу в сторону выхода номер три. Наташа оглядывается с растерянным лицом, я машу ей рукой, пока они не скрываются за матовыми двойными дверями зала досмотра.
— Внимание, внимание, закончилась посадка на рейс сорок шесть — тридцать восемь, авиакомпании «Сибирь», следующего по маршруту Новосибирск — Санкт-Петербург. Опоздавшие пассажиры немедленно пройдите на посадку к выходу номер четыре. Повторяю…
Я оглядываюсь в последний раз, вдруг в зале появится запыхавшаяся семитская хитрая рожа с немецкой фамилией, мой напарник в этой командировке. Но нет, никто не спешит к выходу номер четыре, перепрыгивая через чемоданы и расталкивая пассажиров. Придется лететь одному. Эта история началась позавчера, когда меня и оперуполномоченного Шмидта вызвал начальник розыска.
— Я вам оказываю большое доверие. Надо слетать в культурную столицу и привезти по запросу старшего следователя майора Латыша арестованного. Документы и все подробности у следователя. Не бухать, пистолеты не потерять. Свободны.
И вот теперь напарника нет, двери на посадку сейчас захлопнут, у меня осталась последняя секунда на принятие решения. Я звонить шефу среди ночи не стал, вдруг, когда начальник, разбуженный мной, начнет свои матерные тирады, появится мой опоздавший компаньон и потом будет укоризненно смотреть на меня, со всей скорбью богоизбранного народа. А сейчас звонить уже поздно, дежурная орет возле выхода, не дай бог, остановят подготовку к взлету и начнут багаж проверять. Я, расталкивая людей, побежал к выходу номер четыре. Не знаю, как вывернусь, но вариантов у меня нет.
Автобус из Пулково по свободной трассе быстро домчал меня до Московского проспекта, где я вылез у станции метро, нырнул под землю и поехал к Московскому вокзалу. Адрес Наташи я помнил наизусть, а вот телефон, к сожалению, забыл, бумажка пропала без следа. Десять минут блуждания вокруг вокзала и попыток получить информацию от шустрых бывших ленинградцев, и вот я с восхищением взираю на огромное здание, выходящее фасадом на блистательный Невский. По знавшим лучшие времена необычно длинным лестницам поднимаюсь на шестой этаж этого жилого дворца и задумчиво останавливаюсь перед двухстворчатой дверью с множеством разнокалиберных звонков.
Дверь не имеет замка и чуть приоткрыта. За массивом дуба или сосны, не знаю, но явно не деревоплита, открывается огромный полутемный коридор, заставленный какими-то ведрами с краской или известкой, горками мусора, с трехметрового потолка висят обрывки старых электрических проводов в еще матерчатой, потертой оплетке. Где-то в темноте мертвой квартиры капает вода. Я иду вдоль коридора, толкая двери комнат справа и слева. Все открыто, мебель вывезена, везде видны следы подготовки к ремонту. Наконец нахожу запертую комнату, четвертую справа. Безуспешно толкаю дверь, а потом начинаю барабанить в нее. За толстым полотном явно кто-то есть.
— Скажите, здесь жила Наталья Хрусталева, вы не знаете, куда она съехала? Эй, вы меня слышите?
Внезапно дверь распахивается. На пороге стоит хрупкая девушка с перекошенным от ярости лицом и старым кухонным ножом, выставленным лезвием в мою сторону. Минуту Наташа рассматривает меня, потом в ее глазах мелькает узнавание, и она, уронив ножик на пол, бросается ко мне:
— Это ты… Ты все-таки приехал!
Глава двадцать седьмая
Отступление третье
Слава богам, в этой комнате еще оставалась обстановка, хотя было ощущение, что недавно здесь проводился тщательный обыск. Я довел горько плачущую Наташу до старого кожаного дивана:
— Рассказывай, что у тебя случилось?
— Ты приехал, это чудо какое-то…
— Наташа, у тебя стаканы есть?
— Что?
— Я, говорю, стаканы есть?
— Слушай, как ты можешь… у меня такое…
Я встал, нашел в шкафу две пыльные рюмки, сполоснул их на разгромленной кухне, потому как в санузел я входить не рискнул по причине полного отсутствия источников света, разлил по рюмкам лимонный ликер, купленный дома в проверенном магазине, заставил Наташу выпить содержимое, потом она выпила и вторую рюмку.
— Теперь спокойно все рассказывай, не торопись.
Наташа посидела без движения, потом стала говорить более-менее вменяемо: