Постскриптум: "Пусть бог не вмешивается" (СИ)

Той же глубокой ночью, когда все рабочие процессы оказались свёрнуты и отложены до лучших времён – то бишь до завтрашнего утра – с чувством невыполненного долга все разъехались по домам и в резиденции воцарился долгожданный покой, Триш лежала в постели и долго не могла уснуть, думая обо всём на свете и одновременно ни о чём.

Мысли то сосредоточенно крутились вокруг Рено и его загадочного исчезновения без весомых на то причин, то неожиданно перескакивали на праздные раздумья о том, как бы завтрашним днём ускользнуть от воинственного настроя Елены и отведать замечательную выпечку в булочной, которую так нахваливала жена Матиса, а то и вовсе так не к месту щеголяли в совсем уж бестолковые чащи о предыдущих отношениях.

Не в силах долго лежать в одном положении, ведьма перевернулась на живот и просунула руки под подушку, уставившись в окно: то снова было раскрыто, из-за чего в комнату задувал лёгкий прохладный ветер, который впервые за долгое время не нёс вместе с собой ощущений тревоги и беспокойства.

- … Не верится, что снова может быть так спокойно, - негромко пробормотала Триш, вытянув руку вперёд себя.

В ту же секунду в воздухе слабо засветились маленькие цветные искорки, потянувшись к пальцам ведьмы, словно примагниченные. Они слабо защекотали нежную кожу и осели на фалангах, замерев странным причудливым узором, словно кольцами.

- Это лишь относительное спокойствие. Я почти уверен, что завтра, когда Алауди вернётся из деловой поездки, нам с тобой несдобровать.

- Не напоминай, - тяжело вздохнула она. – Алауди дал мне Обет молчания, но я так и не рассказала ему то, о чём нужно молчать.

- Ну, он сам виноват, что уехал, не дождавшись, пока ты очнёшься.

- Я заплачу тебе пять тысяч лир, если сможешь сказать ему тоже самое в лицо.

Смахнув с пальцев маленькие искры, которые моментально погасли и растворились, не оставив после себя никаких следов, колдунья медленно села, вытянув руки над головой и выгнув спину, чтобы растянуть затёкшие мышцы. Покрывало сползло с плеч, открывая взору наготу тела и жуткие царапины на запястье – следы ночных кошмаров – которые до сих пор не зажили и изредка чесались, вызывая раздражающие порывы до крови содрать ногтями тонкую зачерствевшую корку коросты.

- Ты действительно оцениваешь мою жизнь всего в пять тысяч? – Джотто поднялся следом за ней и обнял ведьму со спины, уместив подбородок на её плече.

- А ты действительно позволишь детективу забрать её за такую ничтожную цену? – Триш засмеялась и расслабленно привалилась к его груди.

В каждом уголке своего тела она чувствовала слабую ломоту, но эта слегка ноющая боль была на редкость приятной. Просто из-за осознания, каким именно образом она была заработана.

На какое-то время воцарилась благодатная тишина, на протяжении которой Примо никак не мог выкинуть из головы шрамы, которые заметил на спине девушки. Они беспокоили его и вызывали волну нешуточного интереса – после того, что Холмс пережила, она наверняка заработала себе психологическую травму.

Она до предсмертных судорог ненавидела и боялась темноты, в которую её кинули и сотворили с её телом страшные вещи.

Но почему тогда не испытывала больше страха близости?

Он отстранился от девушки и провёл пересохшими губами по белёсому узору в том месте, где когда-то была разрезана её бледная кожа.

Триш накрыла его ладони, лежавшие на её талии, своими пальцами и снова плавно улеглась на живот, позволяя целовать и гладить себя.

Терри редко получала удовольствие, когда спала с мужчинами. Да и тот пресловутый, заумный «оргазм», если честно, был весьма непродолжительным ощущением. К утру это чувство окончательно испарялось, и всё, что оставалось у девушки – это сонливость, неприятная усталость и пустые слова о том, как это было хорошо.

Всё же чувства играли далеко не самую последнюю роль. А первую позицию в списке и вовсе занимало желание отдаться любимому человеку не только телом, но и душой.

Это желание ведьма испытала впервые за всю свою жизнь.

Ей нравилось любить и быть любимой до такой степени, что казалось, будто сердце вот-вот разорвётся от счастья, которое его переполняло при каждом касании и поцелуе – даже самом детском и невинном.

И именно в такие тёплые мгновения Триш поддавалась собственной слабости, и на корке своего подсознания думала о том, что мир мог пойти прахом – развалиться к чертям собачьим – она и пальцем не пошевелила бы ради его спасения, если бы ей позволили быть здесь.

Сопротивляться собственным желаниям ей было тяжело, противно и на редкость лениво.

========== Часть тридцать вторая. Ты недооцениваешь мой гнев. ==========

I.

Монотонный звук работающей швейной машинки немного приводил мысли, до отказа забитые волнениями о Рено, в относительный порядок. Никогда ещё работа так не помогала справиться с беспокойством.

Триш медленно двигала плотную ткань вперёд, прошивая её насквозь и соединяя подогнутые края в один элемент. Закончив с этим, она закрепила шов и убрала ногу с педали, поднимая иглу и маленькими ножницами отстригая потянувшуюся вслед за вынимаемой из-под неё тканью нить.