Поступь инферно

По практике же предыдущих аукционов с очень дорогими лотами (шило в мешке не утаить, так и крупные суммы, проходящие по официальному каналу, не спрятать от обсуждений), всякий раз начальная ставка была высока, а срок – мал (до трех дней). Вероника понимала цель выставлявшего: создать ажиотаж, чтобы у покупателей времени не было «на подумать».

– Хм, – поморщилась она. – Знания не больно-то и приросли… Ладно, пляшем от того, что есть.

Оказавшись на том же месте – у порога аукционного дома вольного города Велегарда, Хэйт, не медля, прошла в часть здания, в которой торги шли за вечнозеленые. Точнее, не совсем за них, продажа происходила по чуть усложненной схеме: со счета покупателя списывалась требуемая сумма, переводилась в особую игровую валюту – green grossus[16], зеленый грош (для понимания всей иронии названия нужно было немного побаловаться историей «гроша»). Гроши эти никто из персонажей в руках не держал, все операции с ними проводились без вмешательства игроков, покупка оплачивалась, и сразу по факту продажи гроши конвертировались в валюту реального мира, а именно – вечнозеленые.

К чему все эти «танцы» с валютами, Хэйт не понимала, но ее мнение на сей счет так-то никто и не спрашивал.

Людей (и нелюдей) в этой части было немало, причем одет народ был весьма качественно, а то и щегольски. «Давайте, богатые мальчики и девочки, растрясите кошельки для меня», – с ехидством подумала Хэйт, подходя к «специально обученной» неписи.

Спустя десять минут адептка покинула здание с чистой совестью, жетоном аукционного дома (неуничтожимым и непередаваемым) и широкой улыбкой. Выставляя пергамент, она все сделала не «по учебнику»: и срок проставила максимальный, и стартовую цену «ниже плинтуса», но отчего-то Хэйт была уверена, что дело «выгорит» наилучшим образом.

Уверенность испарилась через пару-тройку шагов. На скамеечке под раскидистым деревом, сплошь покрытым бледно-розовыми цветами, сидел, закинув ногу на ногу, мужчина невзрачнейшей наружности в томатно-красном беретике.

Хэйт сбилась с шага, резко затормозив. В голове шквальным ветром проносилось: «Откуда он взялся? Он меня узнал? Что ему известно обо мне? Что мне делать?!»

«Беретик», улыбнувшись непринужденно, помахал ей ручкой. «Да какого… он себе позволяет?! Я что, бояться его должна?» – внезапно взбеленилась адептка, набрала воздуха полную грудь, чтобы вызвать на беседу «доверительного характера» подозрительного этого товарища.

Толчок в спину сбил все планы: игрок, вышедший из аукционного дома после Хэйт, то ли задумался о высоком, то ли по жизни ворон ловил, но в результате врезался в адептку.

– Ты! – Хэйт развернулась, но тираду, так и рвавшуюся с губ, так и не озвучила.

– Простите, – чинно извинился игрок, отступая на шаг в сторону.

Девушка помотала головой.

– Ничего…

Занял этот обмен словами и взглядами от силы секунд тридцать. Но когда Хэйт повернулась обратно, на скамье было пусто. Она подбежала к скамейке, повертела головой в поисках, даже ощупала сиденье и спинку…

– Не могло же мне примерещиться? – ноги ее подкосились, она рухнула на скамеечку. – Или могло?..

Перед самым ее носом затрепетали полупрозрачные крылышки феи. Хэйт протянула руку, в которую незамедлительно упал свиток. Маленькое летучее создание перед тем, как рассыпаться искрами, притронулось ручкой к большому пальцу адептки, будто сочувственно. «Дожили: феи, утром за волосы дергавшие, жалеют!» – Хэйт выдавила из себя слабое подобие улыбки.

Письмо было от Рэя, но казалось эдаким «лоскутным одеялом», собранным из реплик всей компании. Ее понемножку и журили за отсутствие на «общественно-грибных работах», и выражали надежду, что с ней все в порядке (мол, кое с кем чуть инфаркт не случился, когда «их ушастая» выпала из игры). Сообщали, что ждут ее в «Ворожее и осле», харчевне в Миттолисе (Барби-де возжелала пощупать чучелко говорящее).

– До чего же они все милые, – проговорила Хэйт, поднимаясь со скамьи и улыбаясь уже вполне естественно.

До Миттолиса настроение продержалось, и до порога харчевни – тоже. Но вот при виде чучела и сощуренных зеленых (ведьминых!) глаз хозяйки заведения словно бы кольнула в спину адептки игла беспокойства: ежели не привиделось Хэйт явление «беретика», то тот толчок, заставивший ее обернуться – а не для того ли он был, чтобы типчик в берете успел озвучить команду на логаут[17]?

– Пар-р-ршивец, – вполголоса ругнулась Хэйт, подразумевая то ли толкнувшего, то ли дядьку в томатном берете.

– И-а-а!.. – обиженно отозвался ослик.

– Что-то не по нраву гостье? – подоспела ворожея с подносом.

Хэйт уверила женщину, что все отлично, а харчевня ее так хороша, что из другого града к ней путники устремляются. Заодно и чучело ослиное потрепала по загривку – примирительно.

– Эй, баба-бафф! Чего встала, как корова в новом стойле? – через весь зал пронесся выкрик орчанки. – Двигай к нам!

Хэйт вздохнула, побрела к столику, за которым разместились напарники.

– Барби, ты в своем репертуаре, – попеняла адептка. – Теперь вся харчевня в меня пальцами тыкать будет же. Всем привет…