Поступки во имя любви

Она снова глубоко вдохнула, впитывая в себя запах пачули, который любила еще с подросткового возраста. «Расслабься, – сказала себе Одри, – отпусти». Но, разумеется, у нее ничего не вышло.

«Вы самый грубый человек из тех, кого я встречала». Неужели она действительно это сказала? За всю свою жизнь Одри Мэтьюз ни разу не вступила в открытый конфликт ни с кем. Если она сталкивалась с плохими манерами, то всегда находила этому оправдание. Она всегда прикусывала язык и уходила в сторону.

До этого дня.

«Вы что, никогда не слышали о «пожалуйста» и «спасибо»?» Одри застонала вслух. Что на нее нашло? Как она могла так ужасно вести себя? Ее мать пришла бы в ужас. «Будь вежливой, – внушала она своей единственной дочери, пока Одри росла. – Никогда не забывай, что ты леди».

Нет, о том, что случилось в зоомагазине, надо просто забыть. Там Одри вела себя скорее как торговка рыбой, чем как леди. А потом она почти швырнула ему деньги и, уходя, хлопнула дверью, словно избалованный ребенок. Одри прижала к лицу горячие мокрые ладони, зажмурилась и снова попыталась прогнать ужасные воспоминания.

О, Майкл Браун это заслужил, никаких сомнений. Он действительно был самым грубым человеком из тех, кого она встречала. Каждым своим действием, каждым своим словом он ее провоцировал. В прошлый раз она всего лишь спросила у него совета, а он ничем ей не помог. Купите книгу, сказал он ей. Нет, не сказал, а бросил. Странные у него представления об общении с покупателем.

Но суть не в этом. Суть в том, что Одри опустилась до его уровня: она вела себя так же грубо, как и он. Она снова застонала, глубже погружаясь в воду.

И хуже всего то, что она взорвалась от самой незначительной фразы. Он всего лишь сказал, что у него нет достаточно большого пакета, чтобы в него поместилась переноска. И это вполне объяснимо. У переноски есть ручка, ей и пакет не нужен. Честно говоря, она бы отказалась от пакета, если бы он его предложил.

Но он с такой легкостью признался в том, что продал ей за пятьдесят евро щенка, подброшенного к дверям его магазина, – какая наглость у этого человека, ни капли стыда! – что это вывело ее из себя. Она ждала одного его слова, чтобы взорваться. Если бы он отпустил замечание по поводу погоды, то она бы, вероятно, обвинила его в том, что он устроил дождь.

Проблема в том, что он заставил Одри нарушить свои принципы. Он пробрался ей под кожу, заставил вести себя самым неподобающим образом. Это было совсем не похоже на нее, ни капельки. Одри Мэтьюз ладила со всеми. Она никогда не выходила из себя. Как один неприятный человек мог так подействовать на нее?

И хуже всего то, что она ни в коем случае не могла оставить все так, как есть. Одри выдернула из-под головы подушку и погрузилась в воду с головой. Возможно, на него ее вспышка не произвела никакого впечатления – она бы не удивилась, узнав, что люди регулярно оскорбляют его словесно, – но Одри было за себя стыдно. Ее совесть, а может быть, ее мать, просто не позволит ей двигаться дальше, пока она не вернется и не извинится перед ним.

Одри снова вынырнула на поверхность, отплевываясь и хватая ртом воздух. Вода в ванне заволновалась и выплеснулась через бортик. Мысль о необходимости извиниться перед ним приводила ее в ужас. Она представила свое унижение, его удовлетворение. Одри поднялась на ноги и потянулась за полотенцем, стараясь не оставлять луж на полу. Этим вечером ванна не произвела на нее своего магического действия.

Поднявшись в спальню, Одри открыла полбутылки красного вина. Если она когда и нуждалась в выпивке, то это теперь.

Воскресенье

Прошло не меньше двух минут, прежде чем плач дошел до ее сознания. Айрин опустила журнал и оглядела игровую площадку. Не увидев дочери, она встала. В эту секунду все еще плачущая Эмили появилась из-за горки. Молоденькая девушка вела ее за руку к скамейке Айрин. Маленький светловолосый мальчик шел следом за этой парой, не сводя глаз с Эмили.

Когда они подошли ближе, Айрин увидела кровь на коленке дочери. Она отложила журнал, открыла сумочку и достала упаковку влажных салфеток, жалея о том, что надела на прогулку кремовые джинсы.

Подойдя к матери, Эмили снова разразилась рыданиями. Айрин посадила ее на скамейку.

– Что с тобой случилось, глупышка?

– Она поскользнулась и упала с лестницы, – объяснила девушка. Ее голос звучал ровно, без всякого выражения. Лицо у нее было бледное, одежда старая. Девушка выглядела так, будто ей не помешало бы хорошенько вымыться. При ближайшем рассмотрении она оказалась старше, чем думала Айрин. Лет двадцать, наверное.

Айрин вытащила салфетку из пачки, промокнула рану, стараясь держать окровавленную коленку как можно дальше от кремовых джинсов. Она чувствовала взгляд девушки и помнила о том, что ее сумка стоит открытая на скамейке.

– Спасибо, что привели ее, – сказала Айрин. – Теперь с ней все будет в порядке.