Поступок

– За Россию, – сказал Алексей, когда до него дошла очередь произносить тост.

Палыч, который опрокидывал рюмки, ещё до завершения пожеланий, неожиданно подавился самогонкой и закашлялся. Отдышавшись он зашипел:

– За что ты предлагаешь пить? За страну, в которой ты оказался на улице? В которой развалили всю промышленность? Всё разворовали!

– Это моя Родина, – ответил Севастьянов, – То, что я вынужден бомжевать, так это не из-за страны. Говоришь промышленность развалили, а не ты ли продал все акции, которые получил при приватизации предприятия?

– Все продавали, и я продал! – фыркнул Палыч.– Что мне было ждать, когда все распродают свои акции, а я потом получил бы за них гроши? Всему виной барыги!

– Ты сам барыга, раз по первому зову продал долю на заводе, где проработал много лет, – парировал Алексей.

Попойка плавно перетекла в политические дебаты. Палыч психовал и горячился. На первый взгляд работяга был ярым коммунистом с националистическим оттенком, но в ходе диспута из его уст всё больше сыпались космополитические изречения и презрительные высказывания про родную страну. Во всех своих бедах он винил кого только можно и даже заявил о «тайном заговоре». Алексей, хоть и туго соображал под градусом, но продолжал возражать разъяренному хозяину квартиры.

– Кому нужна твоя Родина?! – брызгал слюнями Палыч. – Если на нас нападут, кто будет защищать твою Россию? Молодежь при первой возможности свалит за рубеж. Некому будет воевать! Всё просрали, и армию, и флот. Мужики все алкаши, тяжелее рюмки в руках ничего не держали (с этими словами хозяин квартиры опрокинул стопку и занюхал кусочком хлеба).

– А ты нас, алкашей, не списывай со счетов, – возмутился Севастьянов. – Время придёт, мы ещё повоюем!

– Кто повоюет? – отдышался после стопки Палыч. – Ты что ли? Да тебя соплей перешибешь! Мужчина попытался дать Алексею щелбан, но тот перехватил его руку и стукнул обидчика в нос. Хозяин схватился за шнобель и побежал в ванную смывать кровь.

– Злой ты, – с укором произнес Котов. – Палыч хороший мужик, это он на словах так горячится, а по-сути человек неконфликтный.

– Падаль он, а не человек, – фыркнул Севастьянов. – Таким предать – раз плюнуть. Вот он орет, возмущается, что кругом алкаши и быдло. А сам-то кто? Такой же как мы, только у него есть квартира, а у нас нет. А жильём его обеспечил ещё в советское время завод, на котором

он работает. Ненавижу людей, которые во всех своих бедах винят окружающих. Вы меня простите, но я сюда больше не ногой. Пойду подышу.

Севастьянов поднялся по лестнице на самый верхний этаж. Ему было интересно, что же там находится. В затуманенной самогонкой голове родилась нелепая мысль, что на крыше «Шанхая» живет большой алкобосс, такой местечковый Бахус, которые управляет всеми алкашами города.

«Какая только хрень в голову не лезет, после разговоров с этим Палычем», – одернул себя Алексей, медленно поднимаясь по лестнице. Наконец он зашел в общий тамбур этажа. Два коридора были закрыты железными дверями, проход в третий преграждала дверца из фанеры. Он зашёл туда и толкнулся в первую попавшуюся квартиру. Нет, там не было фантастического алкобосса, но увиденное впечатлило Севастьянова до глубины души. Вся однушка оказалась уставлена пустыми бутылками. Ступить здесь было буквально негде. Из мебели в квартире виднелась замызганная двуспальная кровать, на которой лежали два тела – мужчины и женщины в нижнем белье. Лица у них были серого цвета, сквозь кожу виднелись синие вены. Казалось, что они умерли два дня назад и вот-вот начнут разлагаться. Но тут алкодама приоткрыла глаза и прошипела: «Чё надо?»