Читаем Постышев полностью

<p>32</p>

Постышев вместе с бригадирами шел по полям, проверял качество севов. Потом прошел на плантации сахарной свеклы. На них рыжели кучи сухого соломистого навоза.

Постышев осмотрел несколько куч навоза, потом спросил председателя колхоза:

— Из райисполкома, из райзо у вас были товарищи?

— Почти каждый день бывают, — поспешно ответил кто-то из работников райисполкома, приехавших вместе с Постышевым.

— Что же вы не можете отличить соломистый навоз от настоящего перегноя? Вот посоветовались бы с Коваленко, с Козубом, с Калиной — это мастера свеклосеяния, — сказал он, показывая на стоявших рядом полеводов. — Как, товарищ Козуб, сухой перегной?

— Если дождь поможет, товарищ Постышев, — отвечал Козуб. — А дождя не будет, так порохом и останется лежать.

— А перегной? — продолжал расспрашивать Постышев.

— С перегноем мы по триста центнеров на круг с каждого гектара снимем, — отвечал Коваленко. — И по-моему, есть еще время привезти перегной. А этот мусор перебрать и в перегной добавить.

— Нужно делать так, как хозяин советует, — сказал Постышев.

Постышев не ограничился знакомством с одним колхозом. Из Михайловского он попросил повезти его в Пяковский, потом направился в Вербовский. Трактористы, полеводы помогали Павлу Петровичу проверить пахоту на свеклосахарных плантациях, сев яровых на зерновых участках. Знакомясь с состоянием полевых работ, Постышев расспрашивал, сколько в селе бескоровных, как обеспечены личные хозяйства колхозников фуражом, завозят ли на дворы солому.

— Завозят, товарищ Постышев, — заявил председатель райсовета Лацаренко.

То ли увидел, как переглянулись колхозники, услышав это заявление председателя райисполкома, то ли потому, что привык он сам просмотреть, проверить все, Постышев сказал:

— Поедем на соседние поля через Ревивку, посмотрим, сколько соломы и фуража на усадьбах колхозников.

В Ревивке Павел Петрович заехал на усадьбу Филимона Гереша. На пустом дворе рыжел небольшой стожок соломы.

— Солома-то, оказывается, в сводках райисполкома, товарищ голова, — сказал Постышев, глядя на Лацаренко. — Плохо вы заботитесь о колхозниках. Потому неохотно они коров заводят. В Михайловке, оказывается, двести дворов бескоровных. Что же, колхозники на рынок ходят молоко покупать?

— Это мы изучим, Павел Петрович, — неловко отвечал Лацаренко.

— Что же изучать? Мы сейчас ребят расспросим. Пойдемте в школу.

В школе была перемена. Дети окружили Постышева, рассказывали ему, как они собираются бороться с сельскохозяйственными вредителями на свекловичных плантациях, как в прошлом году собирали колоски.

— А кто из вас сегодня молоко пил? — спросил Постышев. — Поднимите, ребятки, руки.

Подняли руки далеко не все.

— Что же батьки коров не покупают? — спросил Постышев.

— Грошей на корову нема.

— Кормить чем их?

— То не корова, что дает по два кувшина, — раздались голоса школьников.

— Чудесный народ! Экономисты! — обнимая ребят и проходя с ними в класс, сказал Постышев. — Знают, что у отцов в закромах, какую корову держать нужно, чтоб корм не переводить. Можно с вами, ребятишки, посидеть хотя бы часок на самой изумительной скамье, послушать, чему вы учитесь, как вас учат?

После окончания урока Постышев спросил ребят:

— А буфет у вас есть в школе?

— То в городе только бывает, — ответил какой-то ученик. — А мы селяне.

— Так на селе нужно иметь буфеты еще лучшие, чем в городе, — сказал Постышев. — Киевский горком рекомендовал приготовлять ребятам горячие завтраки и давать ежедневно яблоко или морковь.

— Мы просили, Павел Петрович, чтобы колхоз выписывал молоко для школьного буфета, — сказал директор школы — И то отказали в райисполкоме.

— Не отказали, товарищ Снойко, — угрюмо заметил Лацаренко, — а предложили снабжать школу после выполнения плана молокозаготовок.

— Отказали, только в приличной форме, — сказал Постышев.

— А вы, ребята, — по-пионерски поднимая руку, обратился Постышев к школьникам, — пишите мне, и прежде всего напишите, как у вас будет работать буфет. Райисполком должен помочь директору его открыть. А потом напишете, как вы помогаете пятисотницам бороться с вредителями свеклы.

— Напишем!

— У нас классы за звеньями закреплены!

— Мы уточек пускаем хрущей выбирать! — перебивая друг друга, закричали школьники.

— Ребята обязательно напишут, — довольно произнес Постышев, направляясь к дому, в котором жили директор и учителя. — Нужно в школе детей приучать к переписке. Это своеобразная школа мышления, когда человек делится своими наблюдениями, переживаниями друг с другом. Чудесные письма присылают ребята, и порою с такими проблемами, что потом опытные педагоги и психологи не сразу решат. У вас, товарищ Снойко, играют школьники в «классы»? — спросил Постышев директора школы.

— Как подсохнет земля, так вокруг школы на всех улицах мелом эти «классы» разрисуют, — ответил Снойко.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное