Посвящение

Итальянский раздел выставки. Тутти-фрутти. Паноптикум восковых фигур. Каждая фигура как бы составлена из двух половинок: одна выполнена сугубо натуралистически и одета в обычный костюм, а вторая представлена в «освежеванном» виде, словно анатомическая модель, демонстрирующая строение мышц. На следующем подиуме и вовсе выставлены разъятые половинки человеческих фигур среди распиленной пополам комнатной мебели. Следующий экспонат — груда выточенного и выкованного металла. Какие-то механизмы — вроде бы даже действующие — с массой проволочек, проводов, трансформаторов, предохранителей. Диапроектор с автоматическим регулятором, на экране вспыхивает имя создателя этого шедевра. «Родился: 1938. Умер: ?» И так через каждые полминуты. Посетитель терпеливо ждет, что будет дальше. А дальше ничего нет. Аппарат целый божий день задает один и тот же вопрос.

В зале поменьше выставлены штативы, к каким обычно прикрепляют лампы или юпитеры. Штативы эти самой различной высоты, стоят вплотную друг к другу, и каждый завершается бронзовым кулаком. В кулаке зажата смятая алюминиевая пластина, похожая на птицу, а точнее — на трепещущее птичье крыло.

— По-моему, это красиво. Во всяком случае, очень интересно, — высказывает свое мнение Карой впервые за все время осмотра. Восковые фигуры, композиции из проволоки и металла и диапроектор он изучил на редкость досконально, однако не произнес ни слова.

— Гарри говорит, — Амбруш предупредительно излагает соображения Гарри по поводу скульптуры и отзыва Кароя, — что, может, это и в самом деле красиво, но настораживает некий компромисс между старым с новым искусством. Ему кажется, что по форме здесь явный паллиатив, а идея, какую это творение призвано выражать, конвенциональна.

— Будь добр, поинтересуйся у него, разве идея, внушаемая распиленными человечками, не условна? А вопрос на экране диапроектора, когда же умрет этот Икс-Игрек, — это что, шедевр глубокомыслия? — раздосадованно вопрошает Карой.

— Гарри совершенно с тобой согласен, — чуть погодя вновь обращается к нему Амбруш, — к сожалению, они тоже весьма условны, только та условность моложе этой на добрых сто лет. Это оплакивание плененной свободы, по мнению Гарри, — романтика начала прошлого века.

В этот момент к ним подходит девушка: очень миловидная, высокая, волосы длинные, черные, ноги несколько тонки, зато грудь развита великолепно. Девушка обращается непосредственно к Карою. Говорит она по-английски. Карой растерянно смотрит на Амбруша, ожидая поддержки. Амбруш вступает с девушкой в разговор.

— Мисс спрашивала тебя, Карой, не мог бы ты порекомендовать ей не слишком дорогую, но приличную гостиницу или пансион. Она решилась обратиться к нам, услышав, что мы говорим по-английски. Сама девушка — американка. Она сняла на сегодняшнюю ночь номер в некоей гостинице «Адуа», что около вокзала, но недовольна этим местом.

— С чистой совестью могу порекомендовать ей наш пансион позади церкви Санта Мария делла Салуте, — с готовностью откликается Карой.

Амбруш, с трудом удерживаясь от смеха, тихим, бесцветным голосом поучает Кароя:

— Дурак, думаешь, я сам не догадался это сделать? Она даже успела поблагодарить меня.

Карой сконфуженно молчит. Вплоть до этого момента он считал, что переводческие услуги Амбруша в порядке вещей: в конце концов, для того они и отправились путешествовать втроем, чтобы хоть один из них мог объясняться за границей. Сейчас в душе его вскипает горечь, словно Амбруш в чем-то обманул его, словно лишь сейчас выяснилось, что его, Кароя, оставили в дураках. Словно судьба в давние времена сыграла с ним злую шутку, когда он в силу определенных практических соображений, дабы обеспечить им пропитание, вынужден был избрать техническое поприще, Амбруш же, наплевав на материальные трудности, поступил на филологический факультет.

— Ее зовут Джоан, — сообщает Амбруш, указывая на девушку. — Вы с ней почти коллеги. Она студентка, проходит курс истории искусств, и в особенности ее интересует архитектура.

Лаура уже успела невзлюбить Джоан. У Лауры тоже очень темные волосы, но у Джоан они цвета воронова крыла. Волосы у Лауры тоже прямые, но она никогда не решалась свободно распускать их по плечам, опасаясь, что это еще более подчеркнет остроту ее подбородка, и закалывала их в пучок на затылке. Что же касается Джоан, то она без тени смущения демонстрирует под шапкой блестящих черных волос свое бледное, острого профиля лицо, а серые глаза мягко сияют, обрамленные густым венчиком пушистых ресниц. К тому же Джоан говорит по-английски, а это неизбежно сопряжено с плавными жестами рук и медленным танцем губ. Лаура никогда не думала прежде, сколь невыгодна для женских уст артикуляция коротких гласных в венгерском языке.