Посвящение

Оставшуюся часть выставки они осматривали вместе с Джоан: американский раздел с его картинами, реализмом своим приближающимися к фотографии, и советский, который отличается от американского лишь тем, что если там художник тщательно выписывал сверкающие, отраженные один в другом, как в зеркале, кузова автомобилей, то здесь в центре внимания оказались вышитые костюмы участников народного танца, оперенье битой дичи у пояса охотника или спецовка металлурга.

Карою не дает покоя вопрос: отчего Джоан обратилась именно к нему? Может, он ей приглянулся? Или просто его внешность внушает наибольшее доверие? Карою так хотелось бы верить первому предположению, но, положа руку на сердце, он вынужден признать, что вернее второе.

Вся компания сошлась на том, что наиболее значительный раздел выставки — графика.

— А Джоан говорит, — обращается Амбруш к брату, — что ей понравилось многое и из пластики.

— Да, удачны некоторые композиции для украшения городских площадей, в особенности из числа металлических. — Карой кивает, соглашаясь с Джоан.

Амбруш переводит его слова, затем, подавив улыбку, вновь обращается к брату:

— В особенности нравится Джоан смысловая символика скульптур.

Карой, тоже подавив улыбку, обменивается с Амбрушем понимающим взглядом и задает вопрос:

— Известны ли Джоан такие работы Донателло, как бюст Никколо да Уццано и Иоанн Креститель?

— Нет, не известны. Она читала, что большинство скульптур Донателло находится во Флоренции, а посещение Флоренции намечено ею на дальнейшее.

— Но хотя бы по фотографиям должна же она знать!

— Джоан считает, что по фотографиям нельзя судить о скульптуре, и вообще она перешла лишь на второй курс.

— Ладно, тогда поговорим о другом. — Карой тверд в своем намерении продолжить беседу и потому на редкость снисходителен к пробелам в художественном образовании Джоан. — Чем ей не нравится гостиница, где она поселилась?

— Там обосновалась очень шумная, задиристая компания иностранных туристов, они без конца осаждают Джоан, пытаясь вовлечь ее в кутежи и прочие развлечения.

— Переведи ей, что в той части пансиона, где обитаем мы, кроме нас размещается лишь конгрегация Пресвятой Девы Марии, — чуть заметно улыбается Карой.

Амбруш переводит, как положено, а затем, скроив — в меру своих способностей — невинную мину, поздравляет Кароя с удачной шуткой.

— Но ведь в пансионе действительно разместилась эта конгрегация, — оправдывается Карой. — Ты разве не заметил?

— Вечером я слышала, как по соседству какие-то старушки пели псалмы, — вмешивается Лаура. — А сегодня утром видела совсем юных мальчиков-хористов.

— Ну, что я говорил! — торжествует Карой.

Поскольку оплаченное ими одноразовое горячее питание Фратеры намерены получить к ужину, Гарри и Джоан направляются вместе с ними в пансион. К тому же Джоан на месте ознакомится с обстановкой. Американка довольно много курит. Всякой раз, когда она готовится закурить, Лаура восхищенно, как шедевром искусства, любуется ее оригинальной сумкой с ремнем через плечо: сумка сделана из очень мягкой кожи, однако посажена на твердый каркас, который прекрасно держит форму и гладко натягивает кожу. Джоан открывает в сумке крошечное отделение и длинными, тонкими пальцами достает оттуда сигарету. Из другого бокового кармашка она извлекает зажигалку. Особый кармашек есть в сумке и для мелких денег. Если же Джоан требуется носовой платок, она раскрывает целиком всю сумку, и оттуда вырывается необычайно приятный аромат. Лаура дотошнейшим образом изучает остальные вещи Джоан, однако брюки, английская блузка и пончо толстой ручной вязки ничем не примечательны. Зато сумкой Лаура сражена наповал.

Разговор, какой ведут по-английски Джоан, Гарри и Амбруш, последний время от времени вкратце пересказывает Карою и Лауре.

— Джоан должна бы уже приступить к университетским занятиям, но она наметила поездку в Европу на осень, поскольку в конце сезона поездка обходится дешевле, да и жара не так докучает. Ее родители тоже впервые побывали в Европе именно в это время ровно двадцать лет назад, в 1952-м, — это было их свадебное путешествие. Сама Джоан с того дня рождения, когда ей исполнилось шестнадцать, копила деньги на поездку. К каждому дню рождения родители дарили ей сумму, достаточную на покрытие четвертой части путевых расходов. Сейчас ей сравнялось девятнадцать, и она получила последнюю четверть суммы. Испанию она уже объехала, а после Италии намерена посетить Грецию.

— Ты не боишься путешествовать одна? — обращается к Джоан Лаура.

— Чего ж тут бояться? — переводит Амбруш. — Одно неприятно: судя по всему, европейские мужчины считают своим долгом приставать к ней. Прямо поразительно, какие старые, уродливые, гнусные типы осмеливаются делать ей разные пакостные предложения. Она никак не может понять, в чем тут дело? Неужели в Европе совершенно не принято, чтобы девушка вела себя самостоятельно? Похоже, если девушка путешествует одна, она считается свободной добычей каждого встречного. Только этим и можно объяснить, что, когда она дает отпор наглецам, те еще и обижаются, словно она их обманула.