Посвящение

Лаура прочла опус до конца. Она разочарована: ведь она настроилась на любовное стихотворение или, во всяком случае, надеялась, что ей будет отведено там место. Сбитая с толку, она вдруг перестает понимать, почему Амбрушу вздумалось как-то ассоциировать ее с этим стихотворением, но затем догадывается, что всему виной Джоан, которая стремится девственно чистой переступить через все это. Однако эта ассоциация кажется ей сейчас такой убогой малостью в сравнении с тем, что она пережила с Амбрушем; теперь она принадлежит ему всем своим существом, отошли в прошлое даже многозначительные намеки Амбруша на бессонную ночь, когда он думал о ней! Лаура чувствует себя обманутой.

— Отчего тебе вздумалось написать это стихотворение именно здесь? Ведь в нем ни словом не упомянута Венеция, — спокойным тоном обращается она к Амбрушу.

— А как оно тебе понравилось? — задает вопрос Амбруш, артикулируя звуки не так четко, как обычно.

Лаура поражена открытием, что Амбруша волнует ее оценка.

— Разве это так важно? Но в целом, по-моему, очень интересно получилось, — решает она сжалиться над Амбрушем.

— В одном ты не права! Химический анализ мог бы показать, что большая часть стихотворных реалий имеет венецианские корни. Но это дело десятое… Видишь ли, во время ночных скитаний я подметил, что у Венеции совсем иная гамма запахов в сравнении с Пештом. Потому, очевидно, что здесь нет автомашин, да и земля свободна от останков былых поколений, поскольку умерших погребают не здесь, а отвозят на особый остров. Вот так и родилось это стихотворение.

Амбруш недовольно умолкает, чувствуется, что он еще не все сказал. Наконец он вскидывает голову и с торжеством завершает мысль:

— Ведь Венеция с давних времен — средоточие людских потоков. Здесь так легко встречались и смешивались народы с народами, столетия с цивилизациями.

Лауру не затрагивает душевный пафос Амбруша. Она оказалась полностью вытесненной из этих его возвышенных переживаний, и потому ее ничуть не утешает тот факт, что Амбруш поделился с ней самым заветным. Упавшим голосом она роняет:

— Нам действительно пора возвращаться, Амбруш.

СУББОТА, 18.50—22.07

В пансионе их поджидает Гарри; расположившись в холле, он беседует со вчерашней официанточкой, которая сегодня выполняет обязанности портье. Ирландец приветствует их громким «хелло!». Амбруш переводит Лауре: Гарри рассчитал, что они наверняка вернутся в пансион к ужину, вот и решил дождаться. Увидев, что Амбруш переводит его слова Лауре, он несколько смущается и бормочет какие-то фразы, где неоднократно упоминается имя Джоан.

— Что он сказал?

— С Джоан он сегодня не виделся, возможно, она уже уехала. А еще он говорит, что Джоан родом из таких краев, где люди придерживаются пуританской морали; собственно говоря, весь тот край находится под влиянием мормонов.

Лаура настолько подавлена своими переживаниями, что даже беспричинные оправдания Гарри не способны ее развлечь.

— Скажи ему, Амбруш, — наконец через силу выдавливает она из себя, — я страшно жалею, что вчера вечером так запугала Джоан. Но я шутила, а Джоан, судя по всему, восприняла мою шутку всерьез… Я должна подняться в номер, нужно привести себя в порядок к вечеру. Прошу прощения.

Лаура просит у портье ключ, девушка показывает, что ключа нет на месте, его уже взяли. Поднявшись в номер, Лаура обнаруживает ключ торчащим снаружи в замке и входит. Карой спит. Лаура чувствует облегчение. Эту ситуацию она воспринимает как подарок судьбы: можно снова взглянуть Карою в лицо, а он не ответит тебе взглядом. Со смешанным чувством жалости, угрызений совести и пренебрежения она опускается на край его постели. После сегодняшнего дня она словно бы лучше узнала Кароя и, пожалуй, стала больше уважать его. Ее успокаивает мысль, что она принадлежит Карою, и сейчас Лаура готова простить мужу, что он не сделал ее счастливой в любви, какой она способна быть, — теперь она убедилась в этом.

Карой просыпается. Лаура наспех, в нескольких словах рассказывает о поездке на Мурано, ошеломляющий коллекциями художественных сокровищ, воздает хвалу Музею стекла и тотчас же добавляет, что, к сожалению, входная плата повсюду очень высока. Карой смущенно признается, что после осмотра галереи Франкетти он вернулся в пансион и лег спать. Лаура мимоходом сообщает мужу, что Гарри вновь объявился — как видно, рыжему ирландцу наскучило общество Джоан, или, возможно, она лишила его своего общества.

За ужином Амбруш, похохатывая, просвещает Лауру: Джоан приняла ее за женщину с определенными наклонностями, которая намеревалась втянуть ее в групповой секс. Да и не только Джоан, Гарри тоже так думал. Лаура оскорблена до глубины души и сменяет гнев на милость, лишь когда видит, как потешаются оба Фратера, оценив всю нелепость ситуации.

— Люди, слишком кичащиеся своей моралью, как правило, отличаются самой грязной фантазией, — резюмирует эту историю Лаура.