Посвящение

— Возможно, когда-нибудь тебе представится случай задать ему этот вопрос. Я не знаю, почему он так поступил. Хотя есть у меня на этот счет одно объяснение — злое и циничное, вполне в моем духе.

— Говори откровенно. Я выдержу.

— Карою необходимо сознание, что он живет как бы и моей жизнью тоже. Что он вынужден, освобождая меня, взваливать на себя и житейские тяготы, и повседневный труд, и строжайший учет времени и денег. Не будь меня, он не был бы столь неколебимо уверен, что должен жить именно так, как живет.

— Не вижу тут никакого цинизма. — В голосе Лауры звучит судейская строгость. — Наверняка все так и есть, как ты сказал. Но я по-прежнему не понимаю, зачем ему понадобилось скрывать от меня твой вклад в общий котел.

— Откуда мне знать! — Амбруш вдруг теряет терпение, с досадой откидывается на спину и, скрестив под головой руки, закрывает глаза.

Лаура долго молчит. Она садится в постели, кладет подбородок на колени и упирается взглядом в невыносимо скверную олеографию на противоположной стене. На мгновение у нее мелькает мысль: уму непостижимо, как это здесь, в двух шагах от Венеции, кому-либо может нравиться такая вопиющая безвкусица, но она не встает, чтобы перевернуть картину, хотя убеждена, что в терзающей ее нервозности повинна и эта мазня.

— Амбруш, помоги! Мне очень трудно сейчас. — Она порывисто поворачивается всем корпусом и опирается руками о плечи Амбруша, талия ее напряжена в этой вывернутой позе. — Я была с тобой так счастлива! Не смейся надо мной, но я так рада, что ты ничем не обязан Карою. Ты напрасно думаешь, будто деньги не играют никакой роли в нашей жизни, а я — коль скоро радуюсь такому пустяку — глупая и мелочная баба. Тут ты не прав! Мне очень важно знать, что ты не лентяй, каким кажешься в Пеште. Думай обо мне что хочешь, мне плевать на твои высокие помыслы, но я все равно за тебя рада. Только вот что будет со мной? И что будет с Кароем? — Она тяжело вздохнула. — Амбруш, мы должны скрыть случившееся. Нельзя срывать эту поездку, Карой к ней так готовился! А дома все как-нибудь уладится.

Амбруш открывает глаза, высвобождает из-под головы руку и привлекает к себе Лауру.

— Хорошо, малышка, пусть будет по-твоему.

Успокоенная Лаура поудобнее устраивается подле Амбруша и с улыбкой смотрит на него снизу вверх.

— Лаура, почему тебе так хотелось, чтобы я сошелся с той американкой? Ну говори, я слушаю! — Амбруш поднимается на локте и испытующе глядит на Лауру.

— Я и сама не знаю, честно. Меня обозлило, что она бездумно порхает по свету и ее единственная и главная забота пронести свою девственность нетронутой через всю Европу. Проверяет, правильно ли написано в путеводителях о европейских храмах, картинах, скульптурах, попирает своими красивыми, длинными ногами множество мертвых и разрушенных городов, на коих зиждится вся наша цивилизация, и изо всех впечатлений у нее сохранится лишь одно: в Европе мужчины проходу не дают одинокой девушке. Будь я мужчиной, я бы изнасиловала эту Джоан. Ничего не могу с собой поделать, Амбруш, но она мне ненавистна!

— Странно… Как бишь ты сказала? Эта девица попирает ногами мертвых? — Амбруш издает короткий смешок. — Лаура, судя по всему, мы действительно подходим друг другу. Я покажу тебе кое-что, и ты сама убедишься. Кстати сказать, поначалу я объяснял чем-то в этом роде твое, мягко говоря, необычное поведение, но… есть тут и другие мотивы. Знаешь, ночь я почти не спал. Когда вы легли, я отправился бродить по городу. И думал главным образом о тебе, Лаура. Я понял, что от тебя это не укрылось. — Лаура краснеет и отворачивается. — Не дури, чего же тут стыдиться? У меня на такие вещи глаз наметан. Общение с дамской половиной туристских групп очень развивает наблюдательность. Словом, я примерно догадывался, где собака зарыта. И поскольку я не раз убеждался, что женщины, по сути, принимают всерьез лишь друг друга, то сообразил, что для тебя прояснилась бы ситуация, если бы я принадлежал Джоан.

— Не понимаю! — обрывает его Лаура.

— Тебе ведь тоже известно, что существует мировая система женского господства, — веселым тоном объясняет Амбруш, — где строжайшим образом определены собственнические отношения и разграничены сферы владения. Каждая женщина уважает право владения другой женщины. То обстоятельство, что ты являешься женою Кароя, ни от чего тебя не удерживало. Но если бы Джоан заявила на меня свои права, ты тем самым высвободилась бы от того притягательного влечения, какое начал оказывать на тебя сам факт моего существования. Мы бы не поехали на Мурано и не стали бы близки, если бы мною завладела Джоан. Так ведь?

Лаура, прижав средний палец к носу, обдумывает его слова.